Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Варшавский Сергей Петрович

Акимов соображал: раз капитан в безоблачном настроении, отпускает шуточки, и вообще, по выражению физиономии очевидно ясно, что жизнь прекрасна, то может это означать лишь то, что по итогам осмотра окрестностей кинотеатра ничего особенного старик не нашел и что по общегородским сводкам все чисто.

К тому же командование, пребывая в приподнятом настроении, само подняло эту тему:

— А теперь вот о «Родине». Еще раз подниму историю о душегубах-упырях, которые особо охотятся исключительно на девочек в красных пальто.

— Так что ж? —

внезапно осипшим голосом спросил Сергей.

— Подтверждения она не находит. Нет сообщений о пропавших детях ни за последнюю неделю, ни за последний месяц. Ничего в сводках нет.

— А что ж девчонки? — вскинулся Остапчук.

— Насмотрятся киношек, а потом гулять спокойно не могут.

— Так пусть дома сидят, — моментально увянув, подхватил Остапчук. — Верно говорю, Серега?

— Ничего против не имею, — почти честно признался лейтенант, — только уточню источник. Не в кино они это видели, там такого не показывали, а начитались они вражеских книжонок про ведьм, летучих мышей и кровопийц.

Сорокин спросил серьезно, но подмигнув:

— Как детям в руки попали невыдержанные в духе строителей социализма книжки? Воспитательная беседа с заведующей библиотекой проведена?

— Покаялась, Николай Николаевич. Но она из благих побуждений, — заступился за названую дочь Сергей, — исключительно для того, чтобы невоспитанная детвора после уроков именно домой шла и поспевала засветло. А то Соня с Наташкой взяли моду сбегать гулять, не сказавши направления, ну и решила Оля их немного припугнуть.

— И это, по-вашему, немного.

— Не рассчитала, — упрямился отчим.

— Хотя в целом изобретательно, — помолчав, одобрил Сорокин, — с выдумкой. Что ж, будем считать тему закрытой, переходим к осязаемым, насущным делам и проблемам, которые можно увидеть, пощупать и задержать. Иван Саныч, что там в общежитии?

— Подрались, — просто доложил сержант. — Зачинщики — несовершеннолетние Бурунов и Таранец, пострадавший — Хмара, которому устроили коллективную темную.

— Что натворил-то? — поинтересовался капитан.

— То-то и оно, что не говорят. Ни они, ни он.

— Выходит, из хулиганских побуждений?

— Так точно.

— Что предпринял?

— Объяснил про уголовную ответственность. Только этим двоим не страшно, бывалые детки. По информации, полученной от коменданта, совершили по прежнему месту проживания кражу…

Сорокин напомнил:

— Это не к нам, а в милицию по прежнему месту проживания. Занимаемся своими делами.

Остапчук пожал плечами:

— Я ж разве против? Оставил их у директора, это его дело, педагогическое.

Капитан глянул на часы:

— Согласен. Вот что. Я сегодня в ХОЗУ [498] , выяснить насчет зимнего обмундирования.

— Так точно, — невпопад подтвердил сержант. И потер ухо, что служило у него знаком глубокой задумчивости.

Из неотложных дел, за которые надо было приняться немедля, срочных не было ни одного. Так что как только

командование отбыло в сторону станции, решили сначала испить чайку на дорожку. К тому же Остапчуку деревенская родня снова прислала сала и чесноку. И пусть начесночиваться с утра не след, но кусок сала, да еще со свежим бородинским хлебушком, на ход ноги — это дело если не святое, то безгрешное.

498

ХОЗУ (сокращ.) — хозяйственное управление.

Гоняя чаи, Акимов пересказал старшему товарищу подробности хлопотливого вечера, визита к Введенским — подав, правда, разговоры с Катькой, а потом и с Натальей в ключе юмористическом, да так талантливо, что Иван Саныч пару раз невоспитанно хрюкнул.

— Говорил я тебе, Серега: держись от этих двух подальше. Точнее, трех уже, Сонька тоже растет — упаси боже.

— Я так понимаю, Наталья теперь ее будет на поводке водить.

— И это кстати. Что до Пожарской, то она, по счастью, не в Кольку, трусиха, к тому же голова имеется, и наверняка в больнице не раз видела, к чему непослушание приводит.

Акимов согласился.

— Все головной боли-то поменьше, — сказал Иван Саныч, но потом, помявшись, все-таки решился высказать то, что его занимало: — Я, Серега, ничего особо смешного в этой историйке не вижу. Детки, они ж быстро растут…

— Да ты что.

— …а шить, как та же Наталья, не все умеют. Вещей новых не достать, а на толкучке, если с умом подойти, за детскую одежонку озолотиться можно. — И, попыхтев, закончил: — Я к тому, что когда за Уралом служил, слышал такого рода байки, про детей, которые пропадали. Тогда беспризорных немало моталось.

— Не понял я, — признался Акимов, — с беспризорного-то что взять?

Остапчук неохотно пояснил, как малоумному:

— А что не возьми — все хлеб. Перекупщики брали — перешить, перелицевать. Обувь опять же. С беспризорными к тому же проще: искать их некому.

Акимов, подумав, все-таки заметил:

— На то намекаешь, что у нас тут такая же история?

— Ты в моих словах второго дна не ищи, — предостерег Иван Саныч. — Но вот куманек с тех мест как-то гостил, так он за рюмкой, и тоже вот как ты, со смехом поведал, что уже после начала войны бабы распускали слухи — и снова про пропавших ребят, в особенности эвакуированных, то есть тех, у кого родители были далеко…

— По сводкам у нас нет пропавших детей, — напомнил Сергей.

— …или которых просто не искали, — закончил Остапчук.

— Это что за родители, которые детей не хватятся? — помолчав, уточнил Акимов.

— Чего же нет, если есть такие. Скажем, пьянчуги, или у которых детей видимо-невидимо, или вдова, работающая в три смены. А могли просто не подать заявления. Или же другой вариант: приходит с заявлением, а ей говорят, что ничего страшного, обратись к участковому, погуляет — придет.