Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Тут Акимов понял, что надо сделать паузу, и поменял тему:
— Чайник горячий?
— Сейчас подогрею, — вызвалась Оля, но отчим свеликодушничал:
— Я сам. А ты покамест занимайся, готовь доклад о своем педагогическом успехе, над формулировками поработай.
Палыч, взяв чайник, ушел на кухню.
Оля перевела дух — что ж, пронесло. Все-таки славный он мужик, отчим, понимающий. Вот если б подобную беллетристику увидела мама, то случился бы грандиозный скандал. Кстати, о маме. Книжку лучше припрятать понадежнее, с глаз долой, и надо все-таки для изучения брать на дом
Потом чаевничали, и Оля поведала, как удалось прозрачными намеками и недомолвками разжечь в этих любопытных сороках — Соньке и Наташке — интерес к неким «тайным» книгам, которые якобы хранятся в строгом секрете в библиотеке, но вот где именно? Давно затерялись, и даже она, библиотекарь, их не может найти.
Акимов слушал и искренне восхищался: вот у падчерицы отлично получается с этими мелкими управляться. У него бы терпения не хватило провернуть эту операцию.
Ведь это непросто — заинтриговать, не пережимая: сперва дать тонкий намек на то, где она видела в последний раз «самую запретную» книжку, потом сидеть как на иголках, выдумывать повод, чтобы на время покинуть библиотеку. Потом, чуть не взлаивая от нетерпения, ждать, когда эти тугодумные девицы вспомнят навыки ориентирования на полках. Ведь натаскивала столько времени — а они ничегошеньки не помнят.
И все-таки мощный и развитой интеллект одержал победу: когда Оля в очередной раз «внезапно» вернулась в библиотеку, то обнаружила Соньку и Наташку, которые, прислонив друг к другу головы, зачарованно разглядывали картинки с этими вот тетками, а еще и другие страницы, которых в томике более четырех сотен, — тут тебе и упыри, и дворцы с острыми шпилями, втыкающиеся в лунное небо, и летучие мыши с клыками. Оно понятно, глупость и атрибуты вечно разлагающейся буржуазии, но ведь увлекательно — аж пальцы сводит.
Дальше было дело техники: застать врасплох, застыдить, нехотя дать клятву, что никому не скажет. Потом, при задушевной беседе якобы проговориться о том, что ничего вампиры не вымерли, как динозавры, а до сих пор блуждают в потемках, подстерегая запоздавших прохожих, и, понятно, более всего жалуют молодую кровушку. Однако об этом никто не знает, потому что иначе получится паникерство, за которое по головке не погладят. Так что ходите осторожно — но ни-ко-му!
Акимов, то и дело похохатывая, в итоге успел признать, что провернуто ловко, хотя не надо было бы так перебарщивать.
— Как — так? — весело спросила падчерица, и в этот момент в коридоре как раз послышались шаги мамы. Вошла и она сама, улыбаясь, похвалила:
— О, вы уже тут чаи гоняете, да еще под задушевную беседу. Молодцы. Что-то увлекательное обсуждаем?
— Исключительно. Но уже закончили, — заверил супруг, помогая жене снять сапожки. Пользуясь преимуществом позы, незаметно подмигнул Ольге.
Глава 11
То, что с Пельменем давно творилось неладное, ни Анчутка, ни Колька за собственными делами не замечали. А оно именно так и было.
Первым переполошился Яшка, когда Андрюха принялся переводить воду и лезвия, тщательно бреясь, да еще по два раза в сутки. Потом,
— Какой? — донимал он друга, держа в одной руке что-то цвета дохлой жар-птицы, в другой — точно хвост полосатого помойного кота.
Правильный ответ был «никакой». К тому же под рабоче-крестьянской Андрюхиной физиономией, да на его могучей шее, на которой не всякий воротник сходился, любой галстук выглядел не к месту, так же как бархатный бант на бычке-трехлетке. И об этом Яшка заявил по-товарищески прямо.
Однако Пельмень, хоть и надулся, но не оставил попыток к причипуриванию. А потом еще все чаще после смены не заваливался, пожевав, спать, как всегда, и не пристраивался мирно с паяльником в руке к окну. Отмывшись до скрипа, надраив ботинки, натянув рубашку и отглаженные брюки, он теперь куда-то исчезал и шлялся допоздна. Возвращался красный, довольный и конфузливый. Слепому понятно, что тут замешана баба.
Сначала Анчутка этим отлучкам радовался — еще бы, пустое помещение, — потом начал переживать, нервничать и, наконец, запаниковал. Одно дело, если бы приятель был таким же котом, как сам Яшка, — это полбеды, но он как-то очень резво начал по девочкам ударять, как бы не случилось что с непривычки.
Где-то с два месяца назад, припомнил Колька, Анчутка поделился опасениями, а он отнесся к происшедшему с возмутительным легкомыслием: отвали от него, давно дитю пора по девкам, а то прыщи пойдут.
Месяц назад Анчутка снова возник.
— А ну как женится? — прямо спросил он. — А она окажется хитрой стервой? А эта стерва приберет его к рукам?
— Но-но, что сразу? — благодушно спросил Пожарский.
— При чем тут «но-но»? — возмутился Яшка. — Это хорошо, если девка попадется понятливая, а ну мерзавка? Или если солдатка, да еще с кучей ребятишек — что ты!
Анчутка аж поежился. Колька прищурился:
— Ты, я смотрю, бывалый товарищ, а?
— Уж какой есть. За этими, которые в юбках, глаз да глаз нужен. Смотрят овечками, а потеряй бдительность — хоп, и от тебя самого копытец не останется. Обведут вокруг пальца — и вякнуть не успеешь!
— Ты, свинтус, а чего тогда Светке мозги пудришь?
— Это не то совсем, другое, — заявил Анчутка, покраснев. — И к тому же я лично себя в рамочках держу. И вообще, мне еще восемнадцати нет!
— Пельменю тоже.
— По документам — есть, — напомнил Яшка. — Так что Андрюху запросто могут нам испортить или того, оженить на себе — и только мы его и видели.
Колька вскипел:
— Полегче о девчатах! Ольга…
— И это другое, — не оригинальничая, пояснил Анчутка, — и у тебя характер, а Андрюха только выглядит страшно, а на поверку — размазня, кисель овсяный. Вляпается в какую историю…