Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Семен Ильич понял, что пора брать быка за рога:
— А ну тихо. Еще услышу слово — уборные пойдете драить.
Раиса Александровна, осматривая руку пацана, выдала четкую инструкцию:
— Николай Игоревич, в учительскую, вызывайте «Скорую». Перелом сложный, со смещением.
Пока все носились туда-сюда, Андрюха бестолково водил глазами, соображая, что происходит. Чудом ухитрился выловить приятеля:
— Колька, мне-то что делать? Але!
Пожарский, сообразив наконец, что друг тут, под боком, нуждается в его помощи и указаниях, подумав, предложил:
—
— Я не… — вскинулся было тот, но Колька попросил еще раз:
— Да ну что тебе стоит? Просто отволоки, оставь Палычу или Санычу — ну потом разберемся.
— А сам-то?
— Ну сам видишь, перелом со смещением, — он отцепился от друга, — давай, давай, выручай.
Пельмень, вздохнув, пообещал. Отведет, мол.
Глава 24
Пока разворачивались все эти события, в отделении милиции царила атмосфера спокойствия и доброжелательности. Что Бурунов, что Таранец были образцово-показательными задержанными, не скандалили, не возмущались, не задавали глупых вопросов. Акимов привел ребят, пригласил садиться. Как-то так получилось, что уже по дороге лейтенант «случайно» проговорился, что ни в чем он не собирается пацанов обвинять, но им надо оказать содействие правоохранительным органам. И внушительно завершил монолог:
— Ваше задержание — цепь оперативного плана. Смекаете?
Можно было поклясться, что эти двое перевели дух. Хотя кто бы на их месте не перевел, будучи арестованным, потом и ведомым по району, на виду у всех?
Бурунов, тот, который посерьезнее и постарше, уточнил:
— То есть нас в краже не подозревают?
Акимов не выдержал, хохотнул:
— Что у вас: в одном крыле подпустят — в другом возмущаются? Откуда про кражу-то знаете? Военная ж тайна.
— Да знаем уж… так что?
— Нет, не вас. Потому и комедию эту ломаем, чтобы, так сказать, бдительность усыпить.
— Хмара? — вдруг спросил Таранец.
Сергей только головой покачал.
Около запертой двери отделения — куда все делись, интересно? — слонялся туда-сюда незнакомый товарищ, невысокий, с симпатичным, круглым, как блин, лицом.
«Это что еще за фигура?» — подивился Акимов и спросил:
— Вы к нам?
Тот, обернувшись, протянул руку:
— Здравия желаю. Лейтенант Муравьев, из Омска. Мне бы начальство.
— Что, прям из Омска? — удивился Бурунов.
— Это Сибирь? — уточнил образованный Таранец. — Или Урал?
— Все верно, — успокоил Муравьев, сияя. Удивительная у него была улыбка, точно луна пополам треснула.
— Подождем вместе, — Сергей отпер замок, — обычно начальство всегда депешу оставляет: где и когда будет.
На столе Акимова, в кабинете, в самом деле лежал листок бумаги, но не с сообщением, а загадкой: «Была девочка. Вызвали зав. “Родиной”. Появится — задержи до нашего прихода» — и стояла причудливая подпись Сорокина.
Акимов, пожав плечами, рассадил «гостей», предложил чаю. Пока набирал в чайник воду и ставил его на плитку, пытался сообразить, что бы это значило.
При чем тут завкино? Хотя, прямо сказать, давно
Поверхностное знакомство с заведующим кинотеатром Ляпуновым никаких приятных воспоминаний не порождало. Несколько раз Акимов делал ему намеки по поводу спекуляций, то есть перепродажи билетов в непосредственной близости от официальных касс. Более того, удалось подцепить на крючок одну такую гражданку Фатееву, которая аж с августа 1948 года нигде не работала, а одевалась так блестяще, что глаза резало. Все оказалось просто: на каждом перепроданном билете она зарабатывала в три и более раза против номинала. Один раз ее выловил Остапчук, второй раз бдительные граждане доставили, на третий раз, уже не выдержав, возбудили-таки уголовное дело. Выяснилось попутно, что орудовала дамочка по всей Москве, так что пятидесяти трех — только доказанных — фактов как раз хватило на пять лет с конфискацией.
Неоднократно Сорокин указывал на не всегда отвечающий советской идеологии перечень показываемых фильмов — товарища завкино слишком кренило в сторону перченых сюжетов, пополняющих кассы. После просмотра подобной продукции граждане, возбужденные искусством, путали кино и реальность, особенно после вечерних сеансов.
Как раз подтянулся и обдумываемый субъект, пожилой, вежливый, говорливый, в сияющих калошах и шикарном макинтоше. Сняв шляпу, с чувством потряс руку. Предложили чаю и ему.
— Да вам, Сергей Палыч, по-хорошему, должен в ножки поклониться, — заявил он как бы некстати, — вы меня наставили на путь истинный.
— Это чем я так вам послужил? — удивился Акимов.
— Ну как же? Не укажи вы мне на приоритет идеологической направленности перед экономической целесообразностью… э-э-эх! — он всплеснул ручками. — Отправился бы я куда-нибудь на хутора, не то и дальше. Я ж ведь по простоте полагал, что главное — сборы, а все фильмы проходят комиссии, все на пользу — оказывается, нет. Один одобряет, я заказываю, привожу, кручу — а второй мне грозит ответственностью…
— Вы на нас намекаете? — уточнил Сергей.
— Нет. Я вообще, про принцип, — твердо заявил Ляпунов.
Акимов поменял тему:
— Вы трудитесь уже, нашли вам место?
— Так я потому вам спасибо и говорю, что в культурном отделе показал понимание повестки и получил хорошее назначение, — пояснил уже бывший завкино, — и к дому ближе, и народу больше. Не будет никакой нужды рискованные картины заказывать…
Вдруг в разговор влез омский гость Муравьев:
— Вы, простите, заведующий местным кинотеатром?
— Был.
— А что случилось, почему был?
— Закрыли кинотеатр, на реконструкцию, в связи со сменой направления, — охотно пояснил Ляпунов.
— Что же будет вместо культурного заведения? — продолжал интересоваться пришелец.
— Этого я не скажу, какое-то общественное заведение.
— Стало быть, помещение у вас большой площади, с высокими крышами.
Акимов удивился. Ляпунов — тоже.
— Да, бывшая церковь, — подтвердил он, — а, собственно, к чему…
— Нет-нет, я так, насчет отопления хотел узнать, как налажено, — пояснил Муравьев, улыбаясь, как дружелюбный блин.