Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Варшавский Сергей Петрович

– Основная ваша беда, Гладкова, как бы это сказать поточнее… Горе от ума. Вы думаете слишком много. Учитесь очищать собственную голову от мыслей. О чем вы сейчас размышляете?

«О вас», – чуть не ляпнула Оля и ужаснулась.

– Не надо думать о том, как вы хотите попасть в десятку. Не надо желать получить самую высокую оценку. Каждая мысль заставляет ваши мышцы сокращаться, ненужная физическая активность утомляет. Понятно, Гладкова?

Она кивнула.

– Вы тренировались гораздо меньше, чем ваши будущие соперники. Не ожидайте многого, не

воображайте о себе. Я приказываю: выходите на рубеж и не думайте ни о чем. Вот ваше задание на сегодня. Поняли?

Не услышав ответа, Герман Иосифович чуть отстранил девушку, чтобы посмотреть и убедиться, что его слышат и понимают – это было просто, они были почти одного роста. Олины глаза заметались, и тут она с ужасом поняла, что в голове-то, может, и пусто, зато на перроне – ой как людно. Полным-полно народу!

Она немедленно отпрянула, и, точно наждак, вполне осязаемо оцарапал затылок знакомый взгляд. Оглянувшись, Оля заледенела вновь: Анна Филипповна стояла, держа за руку Светку, и смотрела в упор.

– Электричка идет, – вздохнув, заметил Вакарчук и застегнул пальто. – Нам через три станции, далеко не заходите.

То ли активная толкучка в забитой электричке подействовала, а более всего – досада, раздражение и усталость от постоянного страха того, кто что подумает. К тому времени, как добрались, Ольга совершенно успокоилась.

«А плевать. Думайте что хотите!»

Десять минут быстрым шагом от платформы, спуск в заводское бомбоубежище, оборудованное под тир. У стола за решетчатой дверью вахтер, отметив прибывших, пожал руку Герману Иосифовичу. Миновали многочисленные плакаты «Учись стрелять метко», «Школа мужества», стенды с инструкциями, доски почета лучших заводских стрелков – во всей этой спокойной обстановке, в общем приподнятом настроении растворился Олин мандраж. Явно заметив это, Герман Иосифович одобрительно кивнул: мол, все верно, так держать.

– Помните только о вашем задании на сегодня, – приказал он напоследок. – Пошла.

Она отлично, уверенно и без ошибок выполнила разбор и сбор оружия, теперь чинно сидела, ожидая вызова. Прозвучала команда на рубеж. Оля не смотрела ни на кого, старалась дышать ровно и вдруг поймала себя на мысли, что думает… ни о чем!

– Огонь.

Не думать, не думать, молодец! Вынуть пистолет из кобуры, снять с предохранителя, дослать патрон. Прицел – первый выстрел, прицел – второй, прицел – третий…

Как будто издалека прозвучал голос: «Гладкова – двадцать пять. Отлично».

Хорошо, хорошо, все идет как по маслу… Эх, сейчас бы на радостях кусочек хлебушка с маслицем… Почему не позавтракала, вот дурочка. А Колька небось сейчас уплетает…

А ну отставить.

– На рубеж.

И снова гаснет все вокруг, остаются лишь она и мишень на щите, четыре патрона и двенадцать секунд. Ломающимся, чужим голосом Оля доложила:

– Готова.

Инструктор, бросив равнодушный взгляд, достает секундомер.

«Не думай ни о чем. Ни о чем не думай. О чем ты думаешь?»

И с ужасом призналась – о том, как здорово

и тепло было под пальто на перроне, как спокойно, умиротворяюще…

– Огонь.

Пистолет из кобуры, позиция, снять с предохранителя, патрон в патронник… медленно, как же медленно! – грянул выстрел, второй, третий, четвертый.

– Стой.

И все-таки напряжение было огромным и росло, как нарыв, как гнойник, поэтому, когда прозвучало: «Гладкова, три пули. Условно хорошо», она, сколько ни старалась сдержаться, кусая руку, беззвучно и бесслезно разрыдалась.

Потом было награждение – выяснилось, что по очкам Ольга все равно вошла в тройку победителей, – поздравляли, жали руку, говорили о том, что для ее возраста и малого опыта «очень неплохо». Но хотелось лишь забраться под одеяло, выключив свет, и проспать всю оставшуюся жизнь.

Обратная дорога на станцию прошла в полном молчании – дошли, быстро пришла на удивление пустая электричка, так что удалось занять сразу два сиденья, друг напротив друга.

Ольга, продолжая сглатывать всухую, прижалась к ледяному стеклу, прикрыла глаза. В голове прокручивались события последних нескольких месяцев, и уже было мучительно стыдно своих надежд, воодушевления, переоценки собственных сил.

Зачем в самом деле понадобилось строить из себя ворошиловского стрелка? Ссориться с Колей? Вот эта поездка глупая… что теперь скажут, что подумают?! Филипповна, Светка… мелкая ведь чуть ли не перед глазами стояла, как живая: глядя исподлобья, как на муху в варенье. Оля чуть не наяву видела и слышала перешептывания за спиной, все эти мерзкие взгляды, покачивания головами…

Раньше такого не было! Раньше грязь не приставала, стекала, как роса с чистого листочка, теперь не так.

Наградной лист жег руки. Оле уже казалось, что ее, как короля в сказке, вывели голышом на улицу, уверяя, что на самом деле она распрекрасно одета, просто все кругом дураки и ничего не понимают.

Она открыла глаза и с ненавистью посмотрела на учителя. Тот сидел напротив и как ни в чем не бывало читал книжку.

– Я не буду больше заниматься, – ломким голосом заявила она.

Герман Иосифович поднял глаза от книги и сухо осведомился о причинах. Проще всего было сказать правду: «Не хочу», но снова пакостное «я» вылезло и запутало все дело:

– У меня не получится. Не будет результата.

Он аккуратно, закладкой, заложил книгу.

– Как минимум один раз у вас получилось выполнить установку тренера. Я доволен вашими сегодняшними результатами.

– Ну так и забирайте их, – с раздражением бросила она, – и слова, и наградной лист тоже.

– Выводы о целесообразности занятий может делать только тренер, – заметил Вакарчук с укоризной, бережно поднимая с пола и складывая лист. – Потрачено немало сил и времени, которые можно было бы применить куда более разумно…

– Вы что, думаете, мне стыдно? Ни вот столечко! – она показала на пальцах.

Он прямо и долго-предолго смотрел в глаза – ох и взгляд это был. Точно в прицел заглянула.