Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
С десяток стертых ступеней вниз, секретный кодовый стук в рассохшуюся дверь – и вот они, отверзлись врата рая. Тут густо накурено, с потолка свисают бороды жирной паутины, норовят попасть под ноги бутылки, жарят селедку, а на лавку надо садиться, подстелив газетку, не то прилипнешь, – зато угарно и весело, как и желалось. За одним из столов как раз резались в картишки, Яшку тут хорошо знали и дали место. С первого же кона стало ясно, что работает старая примета: в любви не везет – так масть попрет. Вышло по народной мудрости, и выбанковал Анчутка, даже особо не передергивая, кругленькую сумму, пожирнее месячной зарплаты. Этот факт лишний раз подтвердил его давешние
Что он хорошего видит от этой честной жизни? Разве что Светка…
Ощущая, как от местной «малинки» уже глаза в кучу собираются, усилием воли развел их, злобно выругался, сплюнул. Как же угораздило его? Неужели врезался?! И в кого! Вообще неясно, как, в какой роковой день она превратилась в такую-то… в красавицу!
Вроде бы это была та же самая Светка Приходько, закадыка, пацан в юбке и свой парень. Но она как-то неуловимо, незаметно и сказочно изменилась: скулы на мордочке заострились, приподнялись; круглые, глупые, как у щенка, глаза обернулись в бездонные озера, появилось в них эдакое выражение с мыслью и тайной. Эти зыркалки огромные вкатились в Яшкино сердце, точно на колесиках. И пусть до центровых развеселых шмар ей далеко, краснеет от малейшей сальности – зато голова от нее не болит, не болтает попусту, такая тихая, загадочная. И главное, слушает молча, что бы ни городил.
Само собой, Анчутка не дерьмо какое – детей обижать. Он по-прежнему воспринимал ее как малявку, несмышленыша. Ни разу ни словом, ни жестом не посягнул – это он-то, который женский пол уважал не больше, чем лошадь сено. Светку же водил в кино, на катки, кормил мороженым, дарил конфеты – даже ни цветочка ни разу не преподнес. Цветы – это не то, это опасно, а конфеты-то можно.
Зря он тогда молдавского перед кино навернул, и слова стыдные не он говорил, а вино. Правда, не вино руки распускало. Обидел, перепугал, все испортил…
Анчуткины нравственные терзания прервал соперник:
– Мы уже играем или еще нет?
Яшка глянул на него мрачно: «Ишь ты, веник новогодний. Откуда выполз такой, небось с мамкиных хуторов, где сплошные беленки [501] , плетни да глечики [502] . Глянь-кось, ручонками своими сучит-выпендривается, изображая тасовку. У-у-у-у, грабли. С такими фокусами сразу за Урал. Не позорься, все ж насквозь видно. Ну-ну, заканчивай свои веера, ты мне только колоду отдай, тут же и срежу все твое художество. Ростовский, что ль? Балачка [503] южная, хоть и подделывается под столицу, акает».
501
Беленка – смесь из извести и песка или глины, которая наносится на поверхность стен сельского дома. Беленая хата – дом, украшенный белой известняковой штукатуркой.
502
Глечик (разр.) – горшок (обычно глиняный); кринка.
503
Степные диалекты казаков Дона и Кубани.
Наверное,
«Старье небось, лицованное-перелицованное, а как выглажено – до хруста, – не без зависти подумал Анчутка. – Как это у них: сдохни, но держи фасон?»
Этого Яшка обобрал с особым удовольствием. Против ожиданий, парень не обиделся, а лишь играл желваками, подбородок выставил вперед и уже чуть ли не приказал:
– Играем.
Отобрал колоду, принялся вновь тасовать. И вроде бы спокойно, но оглядывал ее с трогательным возмущением: как смеет она, негодная, подыгрывать кому-то другому? «Шулер хуторской», – подумал Яшка не без превосходства и, ухмыльнувшись, поддел:
– С тебя не будет?
Пижон неторопливо вынул – батюшки! портсигар! – но извлек из него простую самокрутку, зажал в зубах, шикарно перекинул из одного угла рта в другой. Разомлевшая девка, ластившаяся к нему, чиркнула спичкой, он прикурил.
– Молодой человек хезнул?
Кровь было ударила в голову, но опытный Яшка, безошибочно оценив обстановку, сообразил, что исходники для мордобоя не в его пользу. Да и не любил он драться без Пельменя. Потому, подумав: «Болтай, что хочешь, а денежки-то я приберу», вслух учтиво сказал:
– Молодому человеку абы как, лишь бы с лавэ.
И сгреб деньги со стола в карман. Сгоняв в уборную, умылся, припрятал выигрыш в тайное место. Вернувшись в зал, потребовал еще выпивки, но только пива – хватит крепкого, завтра ж вроде на работу… или уже сегодня?
«А, плевать!»
Яшка уже лакал из кружки пиво, кислое, зато пенное и холодное, и уже снова начал было горевать – тут снова подсел обыгранный франт, да не один. С ним теперь были две рюмки какой-то темной штуки, пахнувшей пряно и густо, а еще щербатое блюдце, на котором лежала пара ломтиков лимона.
– Плюньте эту гадость, молодой человек, – приказал он запросто, – угощаю.
Вялый Анчутка, думая совершенно об ином, послушно выпил предложенный напиток – и немедленно ожил. Раскаленная лава пролилась вниз по горлу, в голодный желудок, но кровь прилила обратно к мозгам, и глаза раскрылись.
– Лимончиком закусите.
– Благодарствуйте.
Уже по-новому, с куда большим уважением смотрел Яшка на нового знакомого. И чего он на него окрысился, правильный пацанчик. Ну глупая одежонка, умная морда и говор сильно южный – бывает. Так пытается же изъясняться по-нормальному, как все, но бывалое ухо все равно чувствует.
Новый знакомый, чуть заметно подморгнув, подался вперед и принялся излагать тихо, так, чтобы лишь Анчутке было слышно:
– Вижу, что вы человек хорошо грамотный, и по цырликам видно, что умеете вы не только в буру. Потому имею кое-что предложить.
– Чего ж мне, молодой человек? – без труда подделываясь под манеру собеседника, спросил Яшка.
– Я, понимаете ли вы меня, я тут свежий, знакомств не имею.
– Чего ж принесло, если не к кому? – поинтересовался Анчутка, ощущая отходняк и головную боль.