Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Снова последовало ожидаемое негодование: ишь что начальство удумало, здоровые инициативы душить, надо будет – и выше пойдем, и в том же духе. Да так хорошо, дружно возгорелось из искры пламя, что осталось только мысленно встать на колени перед ни в чем не повинной Верой Вячеславовной.
Главное – это результат стараний Сорокина. А именно: создан летучий отряд охраны порядка, который собирается на патрулирование. Да еще и на автомобиле, который выделила отзывчивая директор фабрики, уступая настоянию актива.
Свою миссию застрельщика и гегемона
– Простаивает же машина, Вера Вячеславовна! – убеждал новый предводитель бригадмила. – Хулиганье, спекулянты, пьянчуги распоясались, а мы не поспеваем, ногами мостовые утюжим, а нужна быстрота, нужен натиск! Прямо-таки необходима махновская летучесть…
Вера Вячеславовна предостерегла:
– Не увлекайся чуждыми веяниями, Марк. Но машину выделю, не плачь.
Лебедев не только не обиделся, он не обратил на шутку никакого внимания. Он видел главное, перед его глазами вспыхивали новые сияющие перспективы:
– И будет это летучий патруль! Будем летать по самым глухим уголкам района!
Машину подштукатурили, зачистили ржавчину, украсили по борту лентой бракованного полотна, на котором вывели «Комсомольский патруль». Пошили из брака же огненные кумачовые повязки, надписали «Дружинник» – и теперь в полной боеготовности загрузили машину до осевших рессор.
Патрульный «катер» уходит в рейс, а Анчутка тоскует, провожая его завистливым взглядом:
– Даже эти куда-то едут!
Немедленно, как по заказу, со стороны железки издевательски загудел пассажирский состав. И в нем какие-то бездельники ехали, уносились в мягких недрах вагонов за каким-то лешим в некие неведомые, но непременно радужные и солнечные дали. Там не то, что тут – так свято верил Анчутка.
Более трезвомыслящий Пельмень умел извлекать уроки из пройденного, потому по прежней жизни не грустил, во сне ее не видел. Его в настоящее время устраивало все: и работа, и общага, и зарплата, и столовая.
Не устраивал и беспокоил Яшка. Андрей понимал: если прямо сейчас не образумить этого цыгана линялого, которого обуяла тоска по дальним странствиям, то последствия могут быть самыми плачевными. Причем в том числе для Пельменя, ибо когда Яшка вляпывается в истории, достается и Андрюхе – так сложилось исторически.
Поэтому Пельмень вновь, вздыхая, попытался воззвать к остаткам разума друга:
– Это сейчас весна, тепло. Ненадолго ведь. Лето просвистит, и снова настанет холод. Снова, помяни мое слово, застудишься и перхать станешь.
– Не стану! – упрямился Анчутка.
– Снова жрать будет нечего, а ночевать – негде.
– И пусть!
Тогда Андрюха зашел с козырей:
– К тому же по бумагам нам по восемнадцать. Так
– Что?
– Посадят, и всего делов.
Анчутка запнулся, но все-таки нашелся и угрюмо спросил:
– Сейчас мы будто не в тюряге? Как бараны на стрижку идем, все по сигналу, по ранжиру, по свистку.
– Тебе-то грех жаловаться, – не удержавшись, поддел Пельмень, – вся работа твоя – секунды засекать и с других спрашивать. Другие вкалывают – ты контролируешь, потому-то и есть время у тебя сопель по ветру пускать.
Яшка немедленно вспылил:
– Не твоего ума дело! Поставили меня люди знающие, понимающие и именно туда, где я больше пользы приношу! А ты, ветошь масляная, молчи в тряпочку.
– Молчу, молчу, – успокоил друга Пельмень, – не кипятись, а то крышечка слетит. Толком говори, что задумал.
Яшка, помолчав, признал, что и сам не особо понимает, чего хочет:
– Вроде бы хорошо все, а вот тянет выкинуть коленце. Вот так идти, идти и раз – мимо своей двери. Надоело, все одно и то же. Скучно! Тоска зеленая!
Андрюха начал терять терпение.
– Эва, куда хватанул. Что за слова такие? Скучно – залезь в ухо к пианисту. А лучше иди проветрись, глядишь, и отпустит.
– А ты… пойдешь? – вскинулся Яшка и с надеждой посмотрел на Андрея, но тот решительно заявил:
– Я не учетчик, я устал и спать хочу.
– Вот и сиди, как гриб старый. А я не могу, мне здесь все… гнильем тянет! – с этими словами Яшка нахлобучил малокопейку – новехонькую, купленную с премии – и подался вон.
– Во дурак-то, – Андрюха махнул рукой, завалился на койку и попытался заснуть. Однако поскольку гад Яшка спугнул первый сон, теперь уснуть стало еще сложнее.
К тому же вновь вспомнились события сегодняшнего рабочего дня, заворочались мысли о том, как, где и что можно было бы подкрутить-подточить, если бы не мастер с его «ударник, чеши отдыхать». К тому же теперь возникло беспокойство за друга: «Что-то задумал? Что за муха укусила? Как бы не влип куда, бестолковый… ладно, если только по сопатке получит, а если что похуже?»
К тому же Яшка, мерзавец, снова начал прикладываться к винишку. Как на грех, в полуподвале неподалеку разливали молдавское, отпускал человек посторонний, не из района, поэтому сомнений в возрасте постоянного клиента не имел, вопросов не задавал – и вот редкий вечер уже без стаканчика обходится.
«А как хлебнет – вечно недоволен. С ним всегда так: не успеешь вздохнуть – и на тебе, обязательно коленце выкинет. С жиру бесится, точно, – философствовал Андрюха, закинув руки за голову и с удовольствием ощущая, что вот-вот провалится в долгожданный сон. – Крыша над головой, документы, работа интересная, не на износ, и даже морду никто не бьет…»
Все-таки удалось заснуть, и замелькали перед глазами какие-то веселые картинки, только теперь пробились-таки сквозь впечатления настоящего обрывки прошлого. Замелькали фонари, застучали колеса поездов, унося в дальние дали, и даже потряхивало, как наяву.