Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
«Без шашечек, к тому же темная, — сообразила Оля, — стало быть, «Победа» из военчасти, что нынче у школы стояла. Не так уж часто на нашу улицу заезжают такие».
Внезапно ее осенила прямо-таки блестящая мысль! Накинув пальто и влезши в ботики, Оля ссыпалась вниз по лестнице.
Точно, это была «Победа», и за рулем сидел Кузнецов — вот это удача! Оля как ни в чем не бывало обошла машину — так и есть, вот и мама, рядом на сиденье.
«Беседуют, видите ли. Мне стоит задержаться на полчасика — скандал на всю округу, а тут бесе-е-е-едуют!»
Если
Наконец мама, случайно подняв глаза, увидела в отблеске фар Олю, маячившую возмущенным привидением, спохватилась и заторопилась. Кузнецов, глянув в лобовое стекло, хлопнул по лбу и, немедленно выбравшись из машины, поспешил открыть дверь и подать руку.
— Надеюсь, вы простите нас, — произнес он, виновато улыбаясь, — время позднее.
— Ничего, не беспокойтесь, — великодушно разрешила Оля. И прежде чем мама что-то успела сказать, она спросила: — Максим Максимович, нельзя ли у вас уточнить кое-что?
— Я к вашим услугам.
Оля, глубоко вздохнув, выпалила:
— Видите ли, Николай — это друг Якова и Андрея, вы встречались, — мечтает попасть в увээр, вольнонаемным. Поработать. Он исполнительный, надежный товарищ, в ремесленном его хвалят.
— Профессия? — кратко спросил тот.
— Токарь, но может выполнять другие работы, — отрапортовала Оля.
Так, главное сказано, стало не в пример легче. Вот только мама сверлит таким взглядом, что аж щека пылает, обращенная к ней.
— Токарь? Это хорошо, всегда надо, — согласился Кузнецов. — И надежный товарищ, говорите?
— Да, — твердо заявила она.
— И при этом друг Якова и Андрея? — как-то задиристо продолжил он.
Оля смутилась, но уверенно подтвердила, что да, друг, и давний.
— Нам надо будет встретиться и потолковать еще раз, ближе к делу. Попробуем уладить. Доброго вечера.
Раскланявшись, сел за руль и уехал.
— И что же все это значило? Блат выше Совнаркома? — строго спросила Вера Вячеславовна.
Раскрасневшаяся, сверкающая глазами, в строгом, но таком нарядном костюме, она показалась такой молоденькой и красивой, и так было радостно от того, что выполнила обещание и ничего страшного не случилось, что Оля просто обняла ее за шею, расцеловала и заявила:
— Мам, я тебя ужасно люблю! Ты у меня самая хорошая-прехорошая, умная-преумная! Только чего ж так поздно?
Вера Вячеславовна не успела ответить: снова в темноте взревел двигатель, запрыгал свет задних фар — и через мгновение снова появилась «Победа», из которой снова выскочил Кузнецов, держа в руках какую-то коробку.
— Идиот и склеротик, — отрекомендовался он непонятно кому и сунул ношу Ольге в руки: — Это вам.
Вторая коробка была таким же
— Что это? Тепленькая какая коробочка.
— Пойдем домой, — поторопила мама, — и так уже не выспимся.
В Олиной коробке оказались еще горячие хачапури, плачущие слезой, с острым сыром, и коробочка поменьше, с пирожными-эклерами.
— Комиссия прошла гладко? — невнятно спросила Оля, потому что во рту словам места не было.
Что за вкуснотища!
— Более чем, — подтвердила мама, почему-то смущаясь, — пожалуй, впервые сталкиваюсь с такой покладистой, милой комиссией.
Она, конечно, не станет расписывать колоссальное застолье, имевшее место в одном из закрытых, «подпольных» ресторанов — не этих, доступных любому интенданту с деньгами, а именно камерных, под вывеской «Столовая номер такой-то», в которые чужим вход заказан, а каждый повар достоин чугунного памятника на вокзале. Гладкова смутилась: о банкете ее никто не предупреждал, тревожила мысль о том, за чей он счет. Однако снабженец Кузнецов, как бы уловив ее смущение, немедленно указал: контрольные обмеры, согласно актам, не выявившие ни малейших завышений и подтверждающие качество и объем выполненных работ, произведены высокой комиссией задолго до того, как сели за столы. Так что и с морально-этической точки зрения все в порядке.
Теперь, в уюте этой «столовой», со всеми этими крахмальными, белоснежными скатертями, сияющими тарелками и многочисленными столовыми приборами, поднимались тосты и лились тонкие напитки самого разнообразного характера. По мере расширения их потока тосты становились все велеречивее и разнообразнее, потом и вовсе заиграл невидимый оркестр.
Один из членов комиссии — чьих язв и претензий товарищ Гладкова опасалась более всего, — восстал, уронив стул, и нежданно-негаданно отправился напрямик к ней, собираясь пригласить на тур.
Вера Вячеславовна не успела запаниковать: Кузнецов, уложив на стол неизменный свой планшет, достал листок и принялся втолковывать, как бы продолжая давно начатый разговор:
— …так вот, Вера Вячеславовна, на опыте работы в одном из ивановских текстильных производств. Позволите вам заметить?
Гладкова, моментально уловив мысль, приняла крайне заинтересованный вид:
— Всегда рада услышать непредвзятое мнение… Вы ко мне? — обратилась она к подошедшему и тотчас мило смутилась: — Ах, простите!..
— Н-ничего, товарищ Гладкова, — ошеломленно заметил ловелас-неудачник и проследовал обратно на место.
Кузнецов невозмутимо продолжал:
— Видите ли, я обратил внимание на то, что процент средней обрывности у нас выше, чем на той ивановской фабрике.
Вера Вячеславовна удивилась:
— В самом деле?
— Именно так. Уж простите, смею предположить, что у нас в цеху недостаточно следят за увлажнением, в итоге пряжа пересушивается, отсюда и обрывы, работницы тратят массу усилий, к тому же брак.