Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Для большинства нормальных людей в понедельник наступало начало рабочей недели. Дмитрий разницы не ощущал вообще – разве что на дорогах стало больше машин, а на тротуарах за окном – меньше праздно шатающихся людей. А так – рабочий день и рабочий. Вчера, что ли, другой был или позавчера?
В кабинете он был не один. Напротив сидел вызванный накануне Савелий Иванович, отец второй жертвы, выставленной напоказ у маяка. На столе между ними лежала коробка с пятью кольцами а-ля Анжелика, отличающимися формой, материалом и цветом камней.
– Узнаёте какое-нибудь из них? – спросил Дмитрий, не
Савелий Иванович, едва взглянув, ткнул пальцем во второе слева, серебряное с янтарем.
– Вот это. Хахаль ейный подарил в марте, так Алена и не снимала. Так что, значит, арестовали его все же и нашли? С трупа снял, потому что подарок зажмотил?
Дмитрий вздохнул. Упрямства в этом охотнике-рыболове было на десятерых. И тревожных звоночков от него много исходило. Мужчина выглядел сделанным из камня, словно его ничего не трогало. Даже обвинения звучали ровно, безэмоционально, как у робота. А ведь при первой встрече было не так. Тогда эмоции были.
– Савелий Иванович, я не могу ответить на этот вопрос, независимо от того, так это или не так. Пока идет следствие, все это – тайна… Значит, вы уверены, что именно это кольцо носила Алена? Только по цвету камня или были еще какие-то особенности?
– Там должна быть вмятинка, на внутренней стороне. Дурища наша его и правда не снимала, ну так вот противень доставала, ну и прижала сильнее, чем нужно. Я-то выправил, но не до конца. Руки под это не заточены, да и правду сказать, противно его в руки брать было. Надеялся, такое вот носить перестанет, ан нет. Отдадите? В гроб брошу. Пусть и там носит, раз так дорого.
Дмитрий взял кольцо – и действительно, оно было немного вмято с одной стороны. Значит, все догадки и правда подтверждались, и тем ценнее было свидетельство бомжа, который лежал сейчас в стационаре. Будет ценнее, потому что врачи давали минимум три дня, чтобы привести его в разумное состояние.
«И это еще при условии, что он вспомнит, как все было, без колесниц…»
– Что же, Савелий Иванович, все так, – подтвердил Дмитрий вслух, но подниматься из кресла, давая знать, что дела закончены, не стал. – Скажите, я приглашал вас с женой, но вы пришли один. Что-то случилось?
Мужчина пожал плечами.
– А чего ей тут делать? Я сам могу на все вопросы ответить, а Софья пусть дома сидит. К тому же у ней там подружки с работы собрались, утешают.
«Ага, ее, значит, утешают пусть подружки, не муж, а у вас поддержка есть, Савелий Иванович? Кроме собаки? Или и ту, может, во двор выгнали? И забавно, что про желания жены ничего не сказано, только про свои. Любопытная семья».
– А вы на работу уже вышли? – поинтересовался Дмитрий.
Снова пожатие плечами.
– Больничный еще на несколько дней. Как раз хватит…
– На что, если не секрет?
Чем дальше, тем меньше нравилась ситуация. Дмитрий помнил себя в первые дни после убийства матери. Искушение закрыться в себе было велико. Если бы не сокурсники и знания, которые твердили, что замыкаться нельзя… А то, глядишь, натворил бы дел похлеще, чем переход в милицию.
Уже ставшее привычным пожатие плечами.
– Я хочу взглянуть на тело.
– Я бы… не советовал, – искренне сказал
– Это запрещено?
– Нет, запретить это я вам не могу, – признал Дмитрий. – Но…
– Я хочу ее увидеть.
– Что ж, – вздохнул Дмитрий. – Морг находится не здесь. Я могу выписать вам разрешение… а, впрочем, нет. Если вы не против отправиться прямо сейчас, я сам вас отвезу. Тем более что и сам собирался.
Дмитрий видел тело Алены на маяке, видел его на фотографиях. В холодном помещении морга, лежавшее на металлическом столе под грубой простыней, оно выглядело иначе. Не представлением, как на маяке, не просто объектом для съемки, как на фотографиях. Чем-то, что еще недавно жило, а теперь умерло по прихоти какого-то больного ублюдка. Прикрытым не потому, что такие правила, а потому, что сам мир стыдился того, что в нем произошло что-то подобное. Прикрытая простыней, белая и холодная, Алена не казалась спящей, не была умиротворенной – она была мертвой.
Когда патологоанатом поднял простыню, Савелий Иванович взглянул на дочь жадно, оценивающе, словно на прозекторском столе лежала не дочь, а добытый на охоте олень.
– Больной ублюдок, – тихо, почти задумчиво проговорил он. – Почему природа сотворила такого, а, Дмитрий Владимирович?
«И он ведь о конкретном ублюдке, не каком-то там абстрактном. А ведь это не Гоша. Наружка бдит, юноша никак не мог, алиби у него, невинен он, аки агнец. А где, на хрен, была наружка в ту ночь, когда компания тусовалась на промке? Или следили исключительно за Гошей, а вокруг ни глазком? И за его подружкой никак не присмотреть было? Да с маньяком небось локтями толкались! Дилетанты чертовы. А ведь какой шанс был бы!..»
Дмитрий знал, что был несправедлив. В наружке ограниченное количество людей, и следить за всем вокруг, не подозревая, что опасен не объект, а что-то рядом, – невозможно. И промка промкой, а алиби на время первого убийства было надежным и при желании проверяемым – тогда объект развлекался в клубе, где его видели многие, и часто.
«Из принципа проверю».
Но отец этот ему не нравился капитально. Не должен бы горюющий человек так себя вести и так говорить. Смотреть с азартом, а говорить о пустых абстракциях. Это ведь не чисто охотничье желание, чтобы в природе все было на своих местах, – охотники не про это, а как раз про то, чтобы природу ломать. Человек вообще такая тварь, что природу под себя переделывает, а не наоборот. Иначе говорили бы сейчас не в этом каменном здании, а в пещере, боясь и грозы, и хищников.
Дмитрий поморщился, поймав себя на мысли, что этот вот охотник на каком-то абстрактном уровне близок и ему, следователю, и тому самому маньяку. И какая странная все же семья. Хорошо, вот глава, которому жена поперек слова не говорит, а дочь бунтует. И всё? Не бывает так. Разве что…
– Скажите, Савелий Иванович, а когда вы с семьей переехали? И почему, если не секрет?
– В семьдесят втором. Из Иркутска. А туда в шестьдесят третьем, из Ленинграда. Директором на лесозаготовках работал, потом на пять лет сел.