Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Тот жестом пригласил коллегу присесть под забором.
— Есть одна загвоздка.
— Какая?
— А что, если эти люди никакие не бандюганы, а простые работяги с компрессорного завода «Борец» или со «Станколита». Представь, что у кого-то из них сегодня юбилей или получка. Вот собрались они, пьют самогон, закусывают, слушают блатные песни — это ж не запрещено. Сверху курит папаша юбиляра или его тесть, потому что уснуть не может. И тут мы с тобой при поддержке автоматчиков штурмуем их дом со стрельбой, отборным матом и побоями. Как тебе такая картина?
— Умеешь ты, Иван Харитонович, нарисовать
— Думаю, надо послушать.
— Кого?
— Ну не песню же про кичман — сидящих за столом. У меня слух после двух легких контузий хреновый. Да еще этот баритон мешает. А ты молодой, ушастый — послушай, о чем они болтают.
— Попробую, — привстал Игнат.
Он приложил ухо к щели в заборе.
— Ну? — торопил Старцев.
— О деньгах что-то… Цифры какие-то обсуждают.
— Это нормально. Сколько живу, не встречал людей, довольных своей зарплатой. Что еще?
— Молодой кто-то… Про своих бывших баб рассказывает.
Иван разочарованно качнул головой.
— Это тоже в пределах допустимого. Неужели ошиблись?
— О барыгах судачат. Типа, везде ломят цены.
— И это нормально. Я бы сам этих рыночных торгашей каждый месяц суток на пять оформлял. Для профилактики.
— Сейчас о золоте прошлись.
— О золоте? — встрепенулся Старцев. — А ну, подробнее.
— Косточки перемывают барыге, купившему у кого-то из них золото.
— Вот это уже интересно. Слушай дальше. Внимательно слушай.
— Опять молодой. Про баб. Нет, про конкретную бабу… Ту, что недавно привезли из города… не подпускает-де к ней Матвей.
Услышав это, Иван сделал слишком резкое движение, порываясь встать. Искалеченную осколками ногу прострелила острая боль, отчего он глухо застонал.
С территории участка тотчас послышался грозный лай сторожевого кобеля. Пришлось муровцам с крайней осторожностью скоренько ретироваться.
По команде Старцева оцепление стянули ближе к подозрительному кварталу. Теперь оно стало плотнее и надежнее. Для штурма командир роты НКВД капитан Когут отобрал обстрелянных бойцов — бывших фронтовиков. Он и сам успел прилично повоевать, получив последнее ранение при штурме Кенигсберга.
— Всего двадцать четыре бойца, — доложил он. — Отряд из шести человек заблокирует задний двор со стороны соседнего квартала. Остальные пойдут с 3-го Стрелецкого.
— Неплохо, — оценил Старцев. — Когда будете готовы?
— Да хоть сейчас.
— Значит, так, капитан, еще раз напомните своим людям о находящейся внутри дома молодой женщине, которую бандиты похитили сегодня вечером. Чтоб никаких гранат и беспорядочной пальбы. Перекрытия в доме деревянные, любой выстрел в потолок чреват последствиями.
— Понятно, предупрежу.
— Иван Харитонович, а как же наша проблема? — напомнил Горшеня о сидящем на балконе дозорном.
— Это не проблема, — ответил Иван и повернулся к капитану: — Нож есть?
— Вам какой?
— Любой. Главное — не слишком легкий.
Когут подозвал старшину. Тот предложил на выбор пару хороших ножей. Взвесив их на ладони, Иван выбрал подходящий.
— А как же ранение? — кивнул капитан на перевязанную руку.
— Ничего, я здоровой попробую. Значит, поступим
— Ясна, майор.
— Все. Тогда на исходную.
Выбранная для штурма группа бойцов, усиленная двумя муровцами, двинулась к двухэтажному дому.
Прижимаясь к заборам с левой стороны проулка, Старцев шел первым. За ним пробирался Горшеня, далее с интервалом в полтора-два метра следовали бойцы. Замыкал колонну капитан Когут.
Фонарей не включали. Двигались медленно, без шума. Впрочем, в двухэтажном деревянном доме ничего бы не услышали: там все так же звенела посуда, слышались смех и пьяные выкрики. Все так же бренчала гитара, а приятный молодой баритон исполнял песню о нелегкой уркаганской судьбе:
Я с детства был испорченный ребенок, о боже ж мой! На папу и на маму не похож. Я женщин обожал уже с пеленок — ша! Жора, подержи мой макинтош!..Дохромав до огороженного высоким забором участка, Иван обернулся и прошептал:
— На месте.
Горшеня передал команду — бойцы подтянулись ближе и остановились.
Для полной уверенности Старцев продвинулся еще немного вперед, отыскал в заборе щель и осмотрелся. Интересовало наличие дозорного на балкончике под козырьком: по-прежнему он сидит и курит или устал отбиваться от комаров и спрятался внутри?
Тлеющего огонька муровец не заметил, а человеческий силуэт на фоне давно потемневшего дерева отыскать оказалось непросто.
Тщательно ощупывая концом трости неровную поверхность засохшей грязи, Иван сделал один шаг назад, второй, третий…
Наконец, балкончик и пространство под коньком крыши появились над верхним обрезом сплошного забора. «Если на стреме сидит глазастый оголец, то осторожного движения в проулке он не заметит, — рассуждал Старцев. — А возрастной жиган не увидит просто идущего по проулку человека. Скорее, понадеется на слух и чутье собаки».
Глаза пообвыкли к темноте. Все бойцы находились под забором и ждали условной команды Старцева, а тот, стоя посреди проулка, изо всех сил пытался разглядеть силуэт человека. Пытался, но не мог…
Вдруг под козырьком вспыхнула спичка. От неожиданности Иван едва не присел. На пару секунд пламя осветило лицо и руки немолодого мужчины. Этого муровцу хватило сполна.
Уркаган еще не успел нормально раскурить папиросу, как с силой пущенный нож со свистом пролетел десяток метров и пробил стальным клинком височную кость. Старик умер мгновенно, не издав ни крика, ни стона. Как такового сигнала к штурму не последовало, но находящиеся рядом бойцы поняли, что к чему, и разом навалились на калитку. Четверо ринулись обходить строение слева, четверо — справа. Четверо били стекла на фасаде и лезли в дом через окна, остальные — врывались внутрь через дверь. Где-то звенел цепью и заливался грозным лаем кобель, покуда громкая очередь из ППШ не угомонила его.