Билли-враль
Шрифт:
Каждую субботу, когда контора закрывалась, Крабрак колдовал в своем кабинете над чертежной доской, пытаясь изобрести современный гроб. Пока что он не решался рассказать о своих изысканиях советнику Граббери — тот признавал только традиционно дубовые, с медными ручками гробы, — но постоянно рисовал в блокнотах обтекаемые, как он выражался, покойницкие ларцы. Зато ему удалось радиофицировать наш похоронный подвижной состав — опять же его выражение. Во время похорон он сидел в своем кабинете, держа перед собой микрофон, и бубнил что-нибудь вроде: «Ласточка, я фиалка, продолжайте движение, — по никто, насколько мне было известно, ему не отвечал. Да и какие
А в письменном столе у него хранился экземпляр «Незабвенной» — для генерации идей, как он говорил.
На мое «Приду, мистер Крабрак» он ничего не ответил, и я не знал, унесла его нелегкая или он продолжает рыскать по подвалу. На всякий случай я опять спустил воду. Когда она схлынула, в унитазе осталось два раскисших комочка бумаги. Я развернул сложенный вчетверо конверт, выудил и, преодолевая тошноту, из унитаза, кое-как запихал в конверт и сунул его в карман. Потом отпер дверь. Крабрак, оказывается, никуда не ушел. Он окинул меня цепким, как у таможенника, взглядом и прошествовал в сортир.
Наверху Артур, уже в плаще, ждал меня, чтобы вместе идти пить кофе. Но едва я переступил порог, Штамп гнусно завыл; «Порнографию в сортире очень весело читать!» Выл он, слава богу, вполголоса, чтобы не услышал внизу Крабрак. Я снял с вешалки свой плащ. С воплем: «Да что ты хоть читал-то? «Любовника леди Чатерлей»?» — Штамп подскочил ко мне вплотную и, грубо обшарив меня, радостно заголосил: «Вот она! Вот она книжка-то! Под джемпером! Ух, развратник! Ух-х-х!»
Я схватил его за запястья и прошипел:
— А ну убери свои похабные грабки, дегенерат! — Но он, якобы завершая шутку, а на самом деле всерьез, хрипло проныл:
— Дай нам-то почитать, мы тоже хотим полакомиться!
— Ты идешь наконец? — нетерпеливо спросил Артур, открывая дверь. Я надел плащ.
— Особо-то не засиживайтесь, мне тоже надо перекусить, — сказал Штамп.
— Засохни, — отозвался я.
— Гробы не грызи, — сказал Артур.
— Засохни, — ответил Штамп.
Глава третья
В Страхтоне было сколько угодно объектов для осмеяния. Мы произносили погромные речи со ступеней Налогового управления и частенько спасались бегством после клоунского парада на Городской площади у Памятника Павшим. Иногда мы бродили по Торговой улице, выкрикивая что-нибудь вроде «Кому груш на фунт сушеных?», чем сбивали с толку покупателей и злили продавцов-лоточников, потому что наши прибаутки смахивали на их зазывные скороговорки.
Надгробная ваза Иосии Блудена в нашей витрине вызывала у нас пререкания между Блуденом-старшим — Артуром и его непокорным сыном, за которого подавал реплики я. Сегодня, как и обычно, диалог начал Артур:
— Нашей Блуденской фирмой завсегда правил Блуден. А ты, стал' быть, приехал из своего университута и отцовское дело для тебя не подходит?
— Но пойми же, отец, — подражая университетскому выговору, включился я. — У каждого человека свое призвание…
— А ты мне своей ученостью голову-то не дури, — перебил меня Артур, подозрительно похоже имитируя моего отца. — Ты глянь-ка на мать: мать-то из-за тебя вся извелась.
— Отец! Посмотри в окно. К нашему дому приближаются какие-то люди.
Мы уже свернули с проезда Святого Ботольфа в Торговую улицу и теперь почти бежали, размахивая руками, как осатаневшие линчеватели. Артур поднял воображаемый фонарь.
— А-а, это ты, Нэд Гэнгстер? И ты, стал' быть, против меня?
— В чем дело, Нэд? — спросил я с университетским выговором. И сразу же ответил за Нэда Гэнгстера:
— Какое такое дело, молодой хозяин? У нас тут никаких делов нету. Мы тебя просто научим, как свободу любить, ниверситутский щенок!
Артур, обидевшись, что я опять отбил у него Нэда Гэнгстера, замолчал. Мы миновали
— Моя мать говорила, что рада будет познакомиться с твоими предками, — сказал он.
— Не дай бог! — воскликнул я.
В Злокозненном мире Артурова матушка часто знакомилась с моей — ничего ужасней я и представить себе не мог, потому что однажды наплел ей с три короба про свою сестру Шилу, которой у меня не было.
— И она собирается послать детям несколько моих старых игрушек, — добавил Артур.
— Любое даяние — благо, — сказал я беспечно.
Но вообще-то мне и самому было непонятно, зачем я начал всю эту трепотню. Начал и продолжал — потому что частенько, с нетерпением дожидаясь, когда Артур завяжет наконец галстук, я заполнял сонно тикающую тишину их гостиной рассказами о судьбе Шилы: она вышла замуж за продавца бакалейной лавки Эрика, а он, скопив денег, открыл три собственных магазина в Лидсе и Бредфорде. Поддерживая то и дело замирающий разговор с Артуровой матушкой, я одарил Шилу двумя детьми — трехлетней Нормой и полуторагодовалым Майклом, который родился, к несчастью, хромым, но врачебное искусство доктора Убу, индийца, прикомандированного к Лидсскому университету, спасло бедного малыша: теперь он прихрамывал едва заметно, хотя поначалу почти не мог ходить. Артур настоятельно советовал мне уморить Шилу, а детей отдать в детский дом, но душераздирающее горе всей семьи и похороны типа граббери-крабраковских казались мне такими ужасными, что я не решался обречь Шилу на смерть. А вот Артурова мамаша здорово меня раздражала — ну с какой, спрашивается, стати она принимала такое деятельное участие в жизни совершенно чужой для нее семьи?
— Так ты присматривай, чтобы она не вздумала наведаться к моим предкам. Я сказал, что у нее сломана нога и она лежит в больнице. — Это было правдой — не то, конечно, было правдой, что она сломала ногу (ног она никаких не ломала), а то, что я и правда сказал об этом своим предкам, чтоб они не приставали ко мне с разными идиотскими, на мой взгляд, предложениями.
— Ты просто псих на вранье, — заметил Артур.
— Да-да, я уже был у психоаналитика…
— Смотри не угробь психоаналитика своей психопатской трепотней, хоть ты и работаешь на гробовщиков, — перебил меня Артур.
Мы замолчали, и нам обоим стало как-то неловко. До кафе было еще сотни две шагов, и я удрал от неловкости в Амброзию. «Ох, Билли, твои дурацкие шутки совсем сбили меня с толку», — сразу же включилась моя амброзийская матушка. По ассоциации со словом «включилась» мне представился радиоприемник: из миниатюрного белого приемничка, стоявшего в нашей амброзийской гостиной на низкой полочке среди карликовых фикусов, лилась приятная современная музыка. Я приготовил себе предобеденный коктейль, а мама по обыкновению воскликнула: «Да выключи ты хоть на минуту этот растреклятый ящик!» И тут мне сразу вспомнилась моя реальная матушка, ее бесцветное из-за постоянной возни с моющими порошками лицо и ее неотправленное в «Радиочас домашней хозяйки» письмо. Уголовный сейф разинул зловещую пасть, а Злокозненный мир подступил ко мне призраком Артуровой матери… но мы, к счастью, уже стояли перед стеклянной дверью кафе «Кис-кис» — в эту секунду даже гнусное желе кис-кисного мороженого показалось мне привлекательным.