Биография отца Бешеного
Шрифт:
— Пойдем, и я порву тебя, как грелку! — вскочил я, но его снова спас комдив, воззвавший к тому, что у него день рождения и не нужно его портить.
Я согласился, но понял, что оставить все без последствий не имею права. Поднимаюсь в апартаменты Грачева, где он меня поселил, набираю прямую связь и первым делом спрашиваю, правда ли, что замполит дивизии защитил его от пули. Павел Сергеевич искренне удивился этой байке, и тогда я ему поведал все подробности поведения полковника и что офицеры его побаиваются из-за его претензий на особые отношения с командующим. Павел Сергеевич
— Уверен, не обошлось без вашего вмешательства…
— Никогда не нужно верить на слово, тем более нечисто-плотным людям!
— Спасибо вам, Виктор Николаевич, в дивизии стало дышать легче…
Окончание съемок в Гайжюнае пришлось на семнадцатое августа девяносто первого года, и в тот же вечер мы выезжали поездом в Москву. Неожиданно на перроне подошел ко мне один литовский полковник, с которым мы сблизились во время съемок, отвел в сторону и, оглядываясь беспокойно по сторонам, тихо проговорил с сильным акцентом:
— Виктор, будь осторожен в Москве: туда идут военные силы… Много!
— Для чего? — не понял я.
— Переворот… Всех резать, убивать хотят, чтобы… — еще тише начал пояснять он, но тут, увидев кого-то, побледнел и устремился прочь.
У меня не было оснований не доверять этому человеку, и я нашел переговорный пункт. Звоню Грачеву — не отвечает. Руцкому, тогда вице-президенту, — никто не берет трубку. Звоню Михаилу Полторанину (с ним сблизился еще до фильма: он обещал мне помочь с бумагой для издания первого романа), результат тот же — не отвечает. Время поджимает — набираю номер Ивана Степановича Силаева. Слышу его голос и облегченно вздыхаю. Скороговоркой представляюсь и передаю полученную от литовского офицера информацию.
— О движении войск к Москве мне ничего не известно, — задумчиво отвечает Иван Степанович. — Но спасибо: обязательно проверю…
Никому из группы я, конечно же, ничего не сказал, но ехал всю дорогу в большом волнении. Прибываем в Москву и на вокзале чувствуем какую-то странную напряженность, видим озабоченные лица. Встречающий нас администратор картины сообщает: военный переворот! Мухой лечу домой и набираю домашний телефон Грачева. Трубку поднимает его супруга.
— Любаша, где Павел Сергеевич? — спрашиваю.
Та в слезы:
— Паша арестован!
— Как арестован? — растерялся я.
— Гэкачепистами! Что делать, Виктор?
— Ничего не делать: успокоиться и верить, что все будет в порядке! Верьте мне, Любаша: все будет в порядке! — твердо повторяю я, а сам прислушиваюсь к радио, где говорится, что все прогрессивные граждане Москвы должны идти к Белому дому. — Любаша, я иду к Белому дому и постараюсь сообщать вам новости! А вы успокойтесь, прошу вас! Договорились?
— Я постараюсь! — Люба тяжело вздохнула и положила трубку: я не обманул, и все эти дни звонил ей и старался подбодрить и вселить надежду на лучшее…
Переодеваюсь в тот камуфляж, что подарил Павел Сергеевич, кладу зачем-то в карман нож-выкидыш и спешу к Белому дому. Было уже около девяти часов вечера.
Пытаюсь прояснить ситуацию, получить какую-то определенную информацию, но со всех сторон слышатся разные, порой исключающие друг друга слухи. Увидал Стаса Намина, которого окружили фанаты. Поприветствовали друг друга. Мелькали в толпе известные всей стране люди: Шеварднадзе, Попов, Гайдар, Говорухин. Несмотря на то что каждый из них находился в окружении своих помощников, люди прорывались к ним, засыпали вопросами. Добрался и я с вопросами к Шеварднадзе во вторую мою ночь моего дежурства у Белого дома. Незадолго до этих событий нас познакомил Иван Степанович Силаев.
Шеварднадзе узнал меня, сразу остановился, дружелюбно поздоровался. Меня в те часы волновали два вопроса: насколько основательны сведения о подходе бронетехники для атаки на Белый дом и что слышно о Грачеве. Отвечать Шеварднадзе начал со второго вопроса, сообщив, что Грачев жив, но находится под домашним арестом:
— А на первый вопрос… — начал он, сделал небольшую паузу, и его лицо мгновенно стало серьезным и чуть суровым. — Нужно быть готовыми ко всему…
— Думаете, и «Альфа» может пойти на штурм? — Этот вопрос волновал всех «защитников».
— Нужно быть готовыми ко всему… — повторил он. — Только не поддавайтесь провокациям. — Он повернулся, чтобы уйти, но остановился и тихо прошептал: — Будь осторожен, Виктор, береги себя…
После разговора с Шеварднадзе я позвонил жене Грачева и пересказал ей разговор. По-моему, Любаша стала чуть спокойнее…
Еще в первую ночь меня поразило, что и военные, охранявшие Белый дом, и другие, находившиеся среди граждан-ских защитников на баррикадах, были растеряны настолько, что пребывали в некоторой прострации, хотя и пытались подбодрить друг друга: кто взглядом, кто жестом, а кто и выкриком какого-нибудь популярного лозунга. Постепенно пришел к выводу, что лично меня происходящее на баррикадах не устраивает: я жаждал каких-то действий, и желательно полезного свойства. Неожиданно словно сам Господь решил дать мне подсказку: передо мной мелькнуло знакомое лицо одного бывшего афганца. Я окликнул его, и мы дружески обнялись.
— Камуфляж из-за Речки? — спросил он.
— Нет, подарок Паши Грачева…
— Правда? — Он так обрадовался, словно услышал сообщение о его награждении. — Я ж под его началом года три в Афгане служил. Отличный комдив был!
— Послушай, Аркадий, ребята с тобой? — спросил я.
— Я — один, но человек двадцать наших видел, а что? — Его глаза странно заблестели.
— Мысль одна есть! — подмигнул я. — Можешь собрать их в кучку?
— Где?
— А вот здесь! — кивнул я в сторону одного из трех танков, ставших на защиту Белого дома.