Биография отца Бешеного
Шрифт:
Как и в армии, у электриков были по отношению к новичкам свои приколы. Самым любимым был следующий. В первый день мы с Гришей отправились менять лампочки в плафонах. Плафон — название довольно упрощенное: на самом деле это довольно сложная конструкция со стеклом, защищенным специальной металлической решеткой.
Первым делом, как и положено по правилам техники безопасности, мы сходили и отключили рубильники, повесив на силовой щит табличку: «Не включать! Работают люди!» После чего Гриша предложил мне сделать почин, заменив свою первую лампочку. Я залез на стремянку и стал откручивать винты плафона. Когда все они были откручены, я осторожно снял довольно тяжелый
— Что, испугался? — рассмеялся довольный Гриша.
— Есть немного, — кивнул я и затаил мысль как-нибудь вернуть ему «должок».
Минуло несколько однообразных дней, и вот, в силу странного стечения обстоятельств, мы оказались, как нарочно, в том же месте, где Гриша пытался меня напугать в первый день работы. На этот раз после обычных процедур по правилам техники безопасности на стремянку полез Гриша. И когда он протянул руку к лампочке, я во весь голос изобразил хлопок. Гришу словно ветром сдуло со стремянки, и он несколько минут приходил в себя.
Самое драматическое и замечательное в этой истории то, что какой-то олух оператор, не заметив нашей предупреждающей таблички, включил рубильник. Он вошел в цех как раз в момент стремительного прыжка Гриши. Подскочив к лежащему, он с побледневшим от ужаса лицом стал суетиться над ним и извиняться, клянясь, что не видел таблички.
Так и получилось, что вместо тумаков от разъяренного Гриши я получил благодарность: его могло запросто тряхануть током в триста восемьдесят вольт…
К счастью, мне недолго пришлось ходить по цехам: чем-то я приглянулся начальнику электроцеха, и он перевел меня в бригаду по замене перегоревших обмоток в электромоторах. На этом участке работали только женщины, и было их двенадцать. Работа была довольно муторная, да и руки мои не были похожи на женские. Женщины, узнав, что я считаюсь любимчиком у начальника цеха, поняли, что от меня будет больше пользы, если они выберут меня бригадиром, и единогласно проголосовали «за».
Вы можете себе представить шестнадцатилетнего парня, под началом которого дюжина женщин в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет? Кто хочет, пусть пофантазирует…
А мы вернемся к матросам-дембелям…
Казалось, в Омске они маячили на каждом углу. На самом деле моряков было несколько тысяч, но их черная форма, клеши, ярко начищенные бляхи ремней настолько бросались в глаза, что создавалось превратное впечатление об их действительном количестве, которое усугублялось тем, что они почти всегда ходили компаниями. Но все бы было мирно, если бы моряки не решили установить в городе порядок по своему вкусу и разумению…
Сначала им не понравились так называемые стиляги, и они стали расправляться с ними физически: парней избивали, рвали «стиляжьи» одежды, состригали «коки», девушек тоже подстригали, рвали одежду, словно проституткам, ставили печати на коленки тех, у кого были слишком короткие юбки.
Потом они записали в противники так называемых блатных: хромовые сапожки — «прохоря», рубашка-косоворотка, чуб из-под кепки, золотая фикса и обязательная финка в кармане.
Матросы цеплялись ко всем, кто не был похож на них. Если у стиляг, разобщенных и физически хлипких, они не встречали отпора, то с блатными, имевшими спаянные компании и круговую поруку, у матросов произошла осечка. За каждый наезд на блатного братцы матросики получали в ответ по полной
Ситуация все больше и больше осложнялась, а страсти все накалялись и накалялись: рано или поздно должен был произойти взрыв.
Правители города чувствовали его приближение, но ничего не могли поделать: милиция была малочисленна и не справлялась со сложившейся ситуацией. Тогда и обратились за помощью к комсомольским оперативным отрядам, которые к тому времени стали серьезной силой.
Критическая масса неприязни матросов и блатных вскоре действительно привела к взрыву. Он случился на танцплощадке. Один матрос сцепился из-за девушки с блатным, и тот с друзьями разбил ему до крови лицо. Матрос бросился к общежитию, где жили его друзья-сослуживцы, и крикнул:
— Полундра! Наших бьют!
На его клич выскочило человек пятьдесят разгневанных матросов, которые накрутили на руки ремни с пряжками, залитыми свинцом. С угрожающими криками они устремились на танцплощадку.
Но и блатные, видно, готовились к этой схватке: они тоже кликнули своих пацанов. Те явились, вооруженные не только велосипедными цепями, железными прутьями, но и ножами. Побоище было страшным. К месту схватки были стянуты все сотрудники милиции города и «оперкомы» нескольких районов.
Трудно было сосчитать количество разбитых голов, ножевых ранений, переломанных рук и ног, но после этого побоища, арестовав самых злостных зачинщиков, как с той, так и с другой стороны, и отправив их в КПЗ для проведения следствия, власти наконец приняли правильное решение — и матросиков благополучно отправили по месту их прошлого, до флотской службы, жительства…
Не могу припомнить, как меня затянули в оперативный комсомольский отряд: то ли я попал туда в поисках романтики, то ли меня привлекло, что давали три-четыре свободных оплачиваемых дня в месяц, да еще увеличивали отпуск, Бог его знает. Но уж точно не из идейных соображений.
Самым интересным было то, что в эти оперотряды чаще всего вступали закоренелые уличные хулиганы, что поощрялось особо: можно было отрапортовать, что энное количество неблагополучных ребят «исправилось» и они сами успешно борются с преступными элементами.
Резонно спросить, что влекло хулиганов в оперотряды? Ответ лежит на поверхности: если раньше эти ребята, давая выход молодой энергии, пускали в ход кулаки, все время подвергаясь опасности попасть за решетку, и считались обыкновенными хулиганами, то сейчас они не только не наказывались за аналогичные поступки, но и поощрялись, а некоторые и наделялись властью.
Хотя, должен признаться, это был очень ловкий ход со стороны властей, двойной удар, говоря словами одной модной рекламы — «два в одном флаконе». Во-первых, в прошлом трудные подростки постепенно начинали думать о пользе общества, действительно становились его полезными членами, во-вторых, они, всерьез взявшись за дело, довольно сильно прижали преступность в городе.
Как я уже дал понять выше, меня нельзя было считать в то время пай-мальчиком, да и «шалости» нашей компании были на грани криминала. Меня из-за плохого поведения даже в комсомол приняли на пару лет позднее, чем было положено по возрасту, да и то только потому, что мою фамилию случайно не вычеркнули из наградного списка ЦК ВЛКСМ «за отличную работу в комсомольском оперативном отряде».