Бирит-нарим
Шрифт:
Его обратили по любви. Женщина, оживившая его своей кровью, не желала делить ложе ни с кем, кроме него. Илку был с ней постоянно, не отлучался ни на час. "Не знаю, любил ли ее, -- так он сказал.
– -Но без нее мне было тяжело и тоскливо, а рядом с ней я был счастлив". Но прошло чуть меньше ста лет, и она столь же сильно полюбила другого и обратила его. И Илку стал ей не нужен. "Нет, она не лишила меня своей защиты", -- Лабарту еще не успел задать вопрос, а Илку на него уже ответил.
– - Я жил неподалеку, но... Я остался
Знала ли об этом Нидинту? А если не знала... то зачем рассказывать об этом?
Нидинту отложила гребень и улыбнулась, глядя на Лабарту. Тот тряхнул головой -- волосы свободным потоком рассыпались по спине.
– - Ты возьмешь мою кровь?
– - спросила Нидинту. И куда делся ее страх?
– - Я знаю, что она нужна тебе часто, Илку каждый вечер...
Я пил твою кровь недавно, ты еще слаба. Если выпью сейчас -- выживешь ли?
– - Я не Илку, -- сказал Лабарту.
– - А ты слишком разговорчива для рабыни. Иди.
Нидинту поспешно вскочила, поклонилась и выскочила за дверь.
И только теперь Лабарту понял, как устал. Он добрался до постели и лег, не раздеваясь. Сон уже тянул в глубину, цветные образы кружились, увлекая в свой хоровод.
Ни войны, ни потопа не хочу я видеть во сне. Пусть мне приснятся женщины, оставшиеся в Аккаде. Пять наложниц, ждущих меня в царской столице... Молчаливая Этта, Илтани, чьи руки покрыты татуировками, кудрявая Закити, Гемету, играющая на арфе и поющая так сладко, и совсем юная темнокожая Нарда...
Ему приснился дождь.
Глава седьмая
Черные волны
1.
Вода текла по серым камням, рассвет сменялся закатом, пузырилась глина под ногами... День за днем, а дождь все не кончался и не кончится никогда. Вечно стоять в путах, во власти боли, сжигающей изнутри, звенящей в воздухе. Чувствовать, как клыки впиваются в твои запястья, как утекает из тела кровь... И возрождается вновь под звук капель, стучащих по камням. Нет сил говорить, и только одна мысль бьется снова и снова:
Не приходи! Ты останешься жива, если не придешь! Не слушай меня, не иди, не надо!
– - Кэри!
Лабарту проснулся от собственного крика. В комнате было душно, чад от коптящего светильника мешался с запахами воскурений. Руки затекли, словно и вправду он стоял, привязанный к каменному столбу. Шрам на запястье пульсировал болью.
– - Это сон, -- прошептал Лабарту и сел, откинул покрывало.
– - Это было давно, очень давно, все кончилось, это только сон...
Он не мог даже думать о том, чтобы вновь опуститься на постель. Ведь стоит закрыть глаза -- и погрузишься в грезы. Люди говорят: злой дух наслал страшный сон. И защита -- заговоры, травы и амулеты. Но то люди, а кто оградит от кошмара демона, пьющего кровь? Если вновь пойдет бесконечный
Рубашка промокла от пота, потолок, казалось, стал ниже. Не глядя по сторонам, Лабарту вышел из дома.
Миновал двор, полный спящих людей, -- кто-то приподнялся, окликнул его, но Лабарту лишь махнул рукой и пошел прочь. Даже на пару слов сейчас не было сил.
Город спал. Ветер доносил привкус морских волн и еле приметный запах тростника и асфальтовой смолы -- запах кораблей. Гавань совсем рядом, за опустевшим рынком, и людей там много, стоит лишь немного пройти...
Я хочу убить. Мысль была ясной, как полночные звезды. Выпить кровь до последней капли, чужой жизнью смыть память о боли. Мне не нужны жертвы, я хочу убить.
Лабарту ускорил шаг. Город казался нереальным -- ночная сказка, теплый воздух, южный берег... Но настоящим было лишь северное море, то, возле которого умерла Кэри, оставив после себя лишь пустоту и пепел.
Я кровью залью эту память и сны.
Сны о том, что случилось на севере. О тех, кто не считал зазорным пить кровь себе подобных. О тех, кто связал его колдовскими путами и сделал жертвой в храме солнца.
Они пили мою кровь. Там, в путах холода и жажды, что-то сломалось внутри меня и никогда не восстановится, мне никогда не стать сильным. Но я жив, потому что Кэри... Потому что Кэри пришла и...
Из-за дома вышел человек, остановился на углу, потянулся, зевая. Лабарту зажмурился на миг -- так ярко вспыхнула вдруг огненная сеть под кожей ночного прохожего. Мысли исчезли, словно и не было их, и Лабарту не стал медлить.
2.
– - Его нельзя оставлять здесь, -- сказал хозяин гостевых покоев. На висках у него выступили капли пота -- солнце поднялось высоко, и тростниковый навес не спасал от жары.
– - Злой дух, что в нем, может накинуться и на других. Потому...
Лабарту отвернулся и, не слушая, опустился на землю возле Адад-Бааля.
Тот лежал у стены, в узкой полосе тени. То ли сон владел им, то ли тяжкое забытье -- веки подрагивали, на щеках горел лихорадочный румянец. Лабарту коснулся его руки -- она была горячей, как кирпичи, нагретые солнцем.
Болен.
Подарок Илку, раб, предназначенный в пищу, с трудом дышал, и кровь его превратилась в отраву.
Жрица на корабле предрекла ему смерть, и я думал... Но я ни сделал еще ни глотка из его жил, но вот болезненный жар сжигает его тело. Но...
Лабарту поднялся.
– - Где у вас заклинатели, изгоняющие духов болезни?
– - спросил он.
– - В какой храм отнести его?
– - Не в храм, -- покачал головой хозяин гостевого двора.
– - Слишком тяжко он болен. Если кто и сможет помочь, так только мудрые люди, что живут на холмах за городом.