Бирит-нарим
Шрифт:
– - Нет, -- сказал Нур-Айя, и от его голоса разрушились грезы.
– - В этот раз держу путь в иные земли.
Лабарту вздохнул, открыл глаза.
Хоть и живу сейчас в доме, что стоит среди полей, -- что толку обманывать себя? Не будет никогда, как прежде.
Они сидели на склоне холма, над водой канала. Кувшин с пивом, опустошенный наполовину, стоял между ними, и солнце лишь начинало свой путь к закату. В такое время, где принять гостя, как не под открытым небом, подальше от сутолоки и духоты?
Лабарту удержался, не оглянулся, -- туда,
– - Куда же отправишься?
– - спросил он.
Нур-Айя смотрел вдаль, и по глазам не понять было, о чем думает.
Чем-то схож он с Илку, и все же совсем другой...
– - Далеко, -- сказал он наконец.
– - В Угарит.
Угарит...
Это слово так часто звучало на набережных Евфрата, на пристанях и площадях Баб-Илу. Цур, Угарит, Цидон, Ако -- в разговорах эти названия звенят серебром, и все знают, оттуда везут пурпур и кедры...
– - Там другое море, -- сказал Лабарту, глядя вниз. Солнечные блики едва приметно дрожали на воде.
– - Идешь в Угарит, чтобы увидеть его?
– - Нет, -- отозвался Нур-Айя, и голос его звучал удивленно.
– - Хочу увидеть хозяина Угарита. Он верховный жрец города, и я слышал, что знает скрытое...
Лабарту откинулся на землю, заложил руки за голову. Слушал, как гость рассказывает про хозяина далекой земли, про богов и неведомые силы... Слушал и смотрел вверх, в подернутое дымкой жаркое осеннее небо. И слова Нур-Айи растворялись в шорохе травы, в дыхании земли и еле слышном плеске воды.
– - И не задержишься в Баб-Илу?
– - спросил Лабарту, когда гость умолк.
– - Задержусь, -- отозвался Нур-Айя. И добавил с усмешкой: -- Амата устала от пути, мы отдохнем здесь.
– - Да, -- согласился Лабарту. Солнце лучами проникало в сердце, туманило разум, звало закрыть глаза, заснуть.
– - Когда путешествуешь с человеком, дорога всегда длинней...
Нур-Айя хлопнул ладонью по земле, рассмеялся.
– - И еще длинней дорога, когда путешествуешь с женщиной!
– - сказал он сквозь смех.
– - Мы останемся здесь до новолуния или дольше.
Когда Лабарту простился с гостем, солнце уже коснулось земли. А теперь и вовсе скрылось, -- лишь запад еще горел, и сам воздух, жаркий, алый, казалось, утекал прочь.
...уходит солнце, чтобы ночью светить под землей...
Строки из гимнов привычно вспыхивали и уносились прочь, не оставляя следа в мыслях.
Дверь отворилась, заскрипела, с глухим стуком захлопнулась за спиной. И вновь стало тихо, -- крики птиц и стрекот цикад доносились с полей, но в доме не раздавалось ни звука. Лабарту прошел через двор, и его шаг был не громче, чем шелест холодного пепла в очажной яме.
Дом был пуст. Если дышать глубоко и каждый глоток воздуха пробовать на вкус, различимыми становились следы тех, кто жил здесь прежде. Но жилище давно продано, вещи унесены,
Двенадцать ступеней вели на крышу, стесанные временем, истертые тысячами шагов. Сколько поколений сменилось в этом доме, сколько раз разливался Евфрат со дня закладки первых кирпичей? Богатое жилище, и вокруг -- хорошие поля, каналы широкие, чистые. И река совсем близко, а за рекой -- вот он, виден как на ладони, -- город.
А я один тут...
Лабарту опустился на край покрывала, что служило ему постелью на крыше, и запрокинул голову, стал искать знакомые звезды. Но взгляд скользил, не желая видеть созвездья, небесные письмена теряли смысл, а мысли вновь и вновь возвращались к Баб-Илу.
Здесь... близко... я родился, но города не было тогда.
Но сейчас ни на миг не забыть про него. Он виден в ночной темноте, и кажется -- это и вправду рука бога и ворота его. Отблески огня сияют на стенах, и ветер несет гул храмовых гонгов, глухой и далекий. А если пристальней вглядеться и дыхание задержать на пару мгновений, то и душу города можно увидеть, -- из золота она, густой крови и страха.
"Зачем ты живешь здесь?" -- еле слышно спросила Кэри.
Голос ее был далеким, словно и впрям долетел из страны, где сосны гнутся от холодного ветра и неприветливое море разбивается о камни.
Лабарту опустил голову.
– - Где же мне жить?
– - прошептал он.
– - Где?.. Если б Ашакку была здесь, я отправился бы к ней...
...в степь, чтобы глотком покоя запить душную тяжесть Баб-Илу, позабыть ненадолго...
– - Но Ашакку здесь нет, а я...
4.
– - Неужели не понимаешь?
– - Зу наклонилась к Ишби, кончиками пальцев коснулась щеки.
– - Будет все, чего мы достойны, все, чего пожелаем...
От волос сестры исходил аромат, темный и сладкий, -- смешивался с запахом масла, с витавшим в воздухе вкусом фиников и винограда. В этом доме рабы проворно сновали средь тонких занавесей, приносили чистейшую воду и плоды на чеканных золотых блюдах, -- и исчезали, стоило подать знак. И трудно было думать о том, что скоро предстоит покинуть эти покои, -- отправиться в обратный путь, по широким улицам и через грязь трущоб, за реку, домой...
Ишби взглянул на сестру.
– - Ты живешь во дворце, Зу, -- проговорил он чуть слышно.
– - Мужчину, что живет с тобой, ты выбрала сама... У тебя есть все, что пожелаешь. Зачем стремиться к большему, рисковать понапрасну?
– - Ишби...
– - Зу вздохнула, отошла, села на скамью под окном.
– - Все, что есть у меня, и все, что может быть -- в мгновение ока исчезнет, стоит хозяину города лишь пожелать. Пока он держит Баб-Илу, все мы как в темном подвале, как в клетке...