Бироновщина
Шрифт:
Все это, какъ сказано, Самсоновъ узналъ уже впослдствіи. Когда онъ подходилъ къ главному, украшенному колоннами, порталу академическаго зданія, онъ не зналъ даже, молодой-ли еще человкъ Тредіаковскій, или же онъ такого же преклоннаго возраста, какъ этотъ сгорбленный старичокъ въ очкахъ, что поднимался только-что по ступенямъ высокаго крыльца. Пропустивъ старичка впередъ, Самсоновъ вошелъ вслдъ за нимъ въ прихожую.
— Здравія желаю вашему превосходительству! — почтительно-фамильярно привтствовалъ старичка украшенный нсколькими медалями швейцаръ, снимая съ него старенькій плащъ
— Господинъ секретарь здсь? — спросилъ старичокъ по-русски, но съ сильнымъ нмецкимъ акцентомъ.
Отвтъ былъ утвердительный.
— А господинъ совтникъ?
— Тоже-съ; сейчасъ только прибыли.
Старичокъ направился къ двери съ надписью, которую Самсоновъ за неграмотностью не могъ прочесть, но которая гласила: "Канцелярія".
— Врно, академикъ? — отнесся Самсоновъ къ швейцару.
Тотъ не удостоилъ его отвта, оглядлъ его ливрею критическимъ окомъ и спросилъ въ свою очередь:
— Да ты къ кому?
— Къ господину Тредіаковскому, Василью Кириллычу.
— Отъ кого?
— Отъ моего господина.
— Да господинъ-то твой кто будетъ?
— А теб для чего знать?
Швейцарскія очи гнвно вспыхнули: какой-то юнецъ-лакеишко и сметъ дерзить ему, многократному «кавалеру»!
— Коли спрашиваю, стало, нужно. Ну?
— Господинъ мой — камеръ-юнкеръ цесаревны, Петръ Иванычъ Шуваловъ.
— Ты съ письмомъ отъ него, значить?
— Съ письмомъ.
— Да ты, чего добраго, къ намъ на службу мтишь? Ступай себ съ Богомъ, ступай! Секретарь y насъ — послдняя спица въ колесниц и ни какихъ мстъ не раздаетъ.
— Я и не ищу вовсе мста.
— Такъ о чемъ же письмо-то?
Назойливость допросчика надола допрашиваемому.
— Въ письм все расписано, да письмо, вишь, запечатано. Какъ распечатаетъ его господинъ секретарь, такъ спроси: коли твоя милость здсь всхъ длъ вершитель, такъ онъ теб все въ точности доложить. А теперь самъ доложи-ка обо мн.
Такою неслыханною продерзостью оскорбленный до глубины души, «кавалеръ» весь побагровлъ и коротко фыркнулъ:
— Подождешь!
Приходилось вооружиться терпніемъ. Около стны стоялъ для постителей ясневаго дерева ларь. Самсоновъ пошелъ къ ларю и прислъ. Но начальникъ прихожей тотчасъ поднялъ его опять на ноги:
— Ишь, разслся! Вонъ въ углу мсто: тамъ и постоишь.
Длать нечего, пришлось отойти въ уголъ. Въ это время изъ канцеляріи стали доноситься спорящіе голоса, врне, одинъ голосъ, трубный, звучалъ недовольно и повелительно, а другой звенлъ виноватой скрипящей фистулой. Первый принадлежалъ, должно быть, "совтнику", начальнику канцеляріи, второй же — секретарю.
— Здорово его отчитываетъ! — замтилъ сторожу швейцаръ, выразительно поводя бровью.
— Допекаетъ! — усмхнулся тотъ въ отвтъ. — Врно, опять что проворонилъ.
— Не безъ того. Съ нашимъ братомъ изъ себя какой вдь куражный, а передъ начальствомъ и оправить себя не уметъ.
Дверь канцеляріи растворилась. Первымъ показался опять старичекъ-академикъ. Провожавшій его до порога "совтникъ", сухопарый и строгаго вида мужчина, покровительственно успокоилъ его на прощанье: "Wird Ailes geschеhеn, Geehrtester" ("Bce
Въ тотъ же мигъ проскользнуло въ прихожую третье лицо, судя по потертому форменному кафтану съ мдными пуговицами — секретарь, чтобы выхватить изъ рукъ швейцара плащъ академика и собственноручно возложить его послднему на плечи.
— Не поставьте въ вину, ваше превосходительство, что нкая яко бы конфузія учинилась, — лебезилъ онъ: — вышерченное дло по регламенту собственно мн не принадлежительно; но отъ сего часа я приложу усиленное стараніе…
— Schon gut, schon gut, Неrr Confusionsrat! — прервалъ его извинительную рчь академикъ и, поднявъ на него глаза, спросилъ съ тонкой улыбкой: — Вы, врно, живете теперь опять не въ Петербург y насъ, а на Олимп?
— Именно-съ, на Олимп y батюшки моего — Аполлона и сестрицъ моихъ — музъ, хе-хе-хе! Компаную пснопніе на предстоящее священное бракосочетаніе ея высочества принцессы Анны.
— Ja, ja, lieber Freund, das sieht man wohl. (Да, да, любезный другъ, оно и видно).
При этомъ руки старика протянулись за подаваемыми ему сторожемъ шляпой и палкой. Но сынъ Аполлона съ такою стремительностью завладлъ опять тою и другою, что самъ чуть не споткнулся на палку, а шляпу уронилъ на полъ.
— Richtig! (Врно!) — сказалъ академикъ, наклоняясь за шляпой. — Есть поговорка: "Eile mit Weile". Какъ сіе будетъ по-русски? "Тише дешь…"
— "Дальше будешь", — досказалъ швейцаръ. — Правильно-съ, ваше превосходительство. Поспшишь — людей насмшишь. Счастливо оставаться.
— Проклятая нмчура!.. — проворчалъ Тредіаковскій вслдъ уходящему, отирая не первой свжести платкомъ выступившій y него на лбу потъ; затмъ счелъ нужнымъ сдлать внушеніе швейцару: — ты-то, любезный, чего суешься, гд тебя не спрашиваютъ?
— А ваше благородіе кто просилъ исполнять швейцарскую службу? — огрызнулся тотъ.
— Церберъ, какъ есть треглавый Церберъ! А теб тутъ что нужно? — еще грубе напустился Тредіаковскій на замченнаго имъ только теперь молодого ливрейнаго лакея, который былъ, очевидно, свидтелемъ его двойного афронта.
— Я съ письмомъ къ вашему благородію, — отвчалъ, выступая впередъ, Самсоновъ и подалъ ему письмо.
Сорвавъ конвертъ, Василій Кирилловичъ сталъ читать. Почеркъ писавшаго былъ, должно быть, не очень-то разборчивъ, потому что читающій процдилъ сквозь зубы:
— Эко нацарапано!
Пока онъ разбиралъ «нацарапанное», Самсоновъ имлъ достаточно времени разглядть его самого. Тредіаковскому было тогда 36 лтъ; но по лунообразному облику его лица съ двойнымъ подбородкомъ и порядочному уже брюшку ему смло можно было дать вс 40. Бритва, повидимому, нсколько дней уже не касалась его щекъ; волосатая бородавка на лвой щек еще мене служила къ его украшенію. На голов его хотя и красовался, по требованіямъ времени, парикъ съ чернымъ кошелькомъ на затылк, но мукою онъ былъ посыпанъ, вроятно, еще наканун, а то и два дня назадъ: только тамъ да сямъ сохранились еще слипшіеся отъ сала клочки муки и придавали владльцу парика какъ бы лысый видъ.