Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963

Майлз Барри

В тесном магазинчике было всегда полно народу, книги лежали на других книгах, выставочные афиши висели на двери и окне, пустые стаканы из-под вина балансировали на шатких кучах дешевых американских триллеров в мягких обложках, выпуски Encounter двухгодичной давности соседствовали с последними тонкими сборничками какого-нибудь местного поэта. Гаи жила над магазином, и посетители частенько находили кассу пустой, а в магазине стояла тишина, нарушаемая лишь скрипом пружин наверху. После переезда Берроуза в 1958 г. в Париж Гаи стала одной из его самых больших почитательниц. Когда в 1960 г. «Два города», издательство «Уходящих минут», не смогло оплатить счет из типографии на 300 долларов, она взяла проект под свой контроль, оплатила счет и устроила вернисаж книги у себя в магазине. Она также выпустила ставший известным во всем мире альбом «Я – Берроуз», спродюсированный Иэном Соммервилем, в нем Билл читал отрывки из «Голого ланча» и другие, написанные позже тексты, и запись происходила в ее cave.

В конце 1950-х – начале 1960-х в Париже жило или останавливалось

проездом много американцев и британцев, и книжные магазины, стараясь угодить им, продавали книги на английском языке. Существовал магазин «Сток» на площади Французского театра, магазин «У Брентано» на улице Оперы, пять магазинов сети «Фламмарион», на улице Риволи был магазин, принадлежавший Галиньяни, а через десять домов вниз по улице – строгий и консервативный У. Х. Смита, где подавали английский чай. Но все они продавали по большей части бестселлеры и специализированную литературу для большого сообщества дипломатов и военных, а нужды молодых литераторов и студентов удовлетворяли два магазина, продающих книги на английском языке на левом берегу, одним из которых был Librairie Anglais. Другой магазин – Mistral – располагался в доме номер 37 по улице Бушери, это было еще одно старинное строение, оно находилось напротив Нотр-Дама, на другой стороне Сены, рядом с развалинами церкви Saint-Julien-le-Pauvre. Хозяином и, соответственно, соперником Гаи был Джордж Уитмен, американец, живший во Франции с 1946 г., когда приехал сюда, желая помочь детям, оставшимся после войны без родителей, обрести новые семьи. Он погрузился в книгоиздание и в 1951 г. на деньги, доставшиеся ему по наследству, купил Mistral, он преобразовал то, что раньше было арабской бакалеей, в заведение, бывшее одновременно книжным магазином, гостиницей для молодежи, где можно переночевать, и клубом, в котором можно было обсудить последние события. На верхнем этаже был оборудован читальный зал с кроватями, где путешествующие писатели и поэты могли жить бесплатно в течение недели; как и Librairie Anglais, магазин был местом встреч и местом, где можно было оставить или взять письмо для многих американцев, не живущих в Америке. Между двумя магазинами шла ожесточенная война. Фроже утверждала, что Уитмен работает на ЦРУ («А как же иначе можно объяснить его долгие отлучки из магазина?») и что он говорит всем, будто она употребляет наркотики.

«Английская литература» считалась магазином, специализирующимся на более высокохудожественной литературе, и только там продавались книги «Олимпии Пресс». Несмотря на страстные мольбы Жиродиаса и аргументы, которые выдвигали авторы книг, выходящих в «Олимпия Пресс», Уитмен отказывался продавать книги «Олимпии», быть может, он боялся возможных проблем с полицией. Это было маловероятно, потому что даже Брентано брал на реализацию книги «Олимпии», у них была потайная полка с книгами серии для путешественников, и американцы всегда знали, где она находится. Многие направлялись к ней сразу, как входили в магазин, не обращая ни малейшего внимания на остальные книги.

Mistral был намного больше, чем «Английская литература», и там было больше места для поэтических чтений. Обитатели Бит Отеля ходили в оба магазина, они были приблизительно на одном расстоянии от отеля. Mistral находился в той же стороне, что и «Олимпия Пресс», там ты мог целый день читать книги, не слушая жалоб Джорджа, а Librairie Anglais находился в двух шагах от «Пале» на углу улиц Сены и Жака Калло – главного места работы наркоторговцев в то время. У каждого из походов в ту или иную сторону были свои преимущества.

Многие обитатели Бит Отеля месяцами не удалялись от улицы Жи-ле-Кер больше чем на пару кварталов, ведь прямо под боком у них было все, что надо. Буквально в пяти минутах ходьбы была куча дешевых ресторанчиков, в которых у некоторых обитателей были даже собственные места, потому что они регулярно играли в них на гитарах или развлекали публику другими способами. В районе было полно джазовых и ночных кафе. Женщины, которые жили в отеле и работали натурщицами, должны были пройти всего пару кварталов до Художественного колледжа, а большинство американцев, которые зарабатывали себе на жизнь продажей на улицах выпускаемого в Париже New York Herald Tribune, редко заходили в поисках покупателей дальше бульвара Святого Германа. Как правило, наркотики приносили к номеру в отеле, но их можно было легко достать и в алжирских и марокканских кафе в окрестностях улиц Сены и Пале. До чудного продуктового рынка на улице Бучи идти было пару минут, а на улице Ушет существовали магазины, работавшие допоздна. Там был зеленщик, которого все звали Али-Баба и у которого жители отеля могли купить еду до двух часов ночи, если бы захотели перекусить так поздно. Чтобы фрукты, лежавшие на наружной витрине, не украли, они были привязаны леской. Большинству обитателей район казался настоящим раем.

Глава 2. Кадиш [18]

Теперь мое перо пишет в комнате на парижской Жи-ле-Кер.

Аллен Гинзберг. На могиле Аполлинера

Пятого октября 1957 г. Аллен Гинзберг, Питер Орловски и Грегори Корсо приехали в Париж, где мадам Рашу уже приготовила для них комнату в Бит Отеле. Они уже приезжали в Париж в начале лета, но в гостинице не было свободных номеров: во всех остальных приемлемых по цене отелях нельзя было готовить, так что, ожидая освобождения комнаты, они решили поехать в Амстердам. В тот день, когда они приехали, произошла авария на подстанции. Не было газа и электричества,

метро не работало. Свечи продавались на улице по 35 сантимов за штуку. Но они были счастливы, что вернулись и что в конце концов после месяца скитаний поселились в каком-то определенном месте. Аллен, Грегори и Питер втиснулись в номер 32, он находился на последнем этаже, прямо под самой крышей, которая протекала во время дождя. Они скинули рюкзаки и убрали вещи в шкаф с двумя большими ящиками и украшенной орнаментом дверью с зеркалом. Выстирали нейлоновые рубашки и шерстяные носки в потрескавшейся раковине, а Аллен почистил вельветовый пиджак, заляпанный во время путешествия и развесили белье на грязной черной оконной раме. Из окна открывался романтичный вид на средневековые крыши и трубы улицы Жи-ле-Кер, через пять домов вниз по улице они могли видеть Сену и продавцов книг, выстроившихся вдоль нее, а посередине реки – на острове Сите – мрачные башни Дворца правосудия. Большая серая птица «с глазами крысы» уставилась на них с крыши. Вот наконец писатели и поселились в парижской мансарде художников. На кровати лежали два матраса, один на другом, продавленные в центре. Еще там была двухконфорочная газовая плитка, а возле окна – маленький круглый столик, покрытый клеенкой. Стены, оклеенные выцветшими обоями, были очень тонкими, и после десяти часов вечера нельзя было шуметь, потому что за перегородкой жила пара, которой надо было рано утром вставать на работу.

18

Кадиш (kaddish) – молитва, которую читают на ежедневной службе в синагоге и плакальщики сразу после смерти.

Аллен писал: «Питеру нужно было побриться. Мне нужно было принять ванну. Грегори нужно было стать новым человеком. Комнате были нужны стены потолще – чтобы мы могли шуметь ночью и есть зеленое масло со стен. А это что, паук на потолке? Улитка? Улитка, которая оставляет за собой серебристый след. Питер был похож на большого вшивого бродягу. Но постарайся не слишком шуметь, когда ешь этих улиток, потому что люди, которые работают по утрам, проснутся и будут ругаться за стенкой не толще бумажного листа». Сквозь отверстие перелива в раковине доносятся звуки работающего у кого-то радио. Мадам Рашу сказала Питеру, что когда он кипятит воду, то должен открывать окно, иначе стены станут влажными и выгнутся. Через неделю она пообещала им более дешевую комнату, где они смогут шуметь, сколько захотят. Они купили кастрюльки и сковородки, а очень скоро на улице Бучи, в паре улиц от них, обнаружили рынок, который работал днем, морепродукты, свежие фрукты и сложенные аккуратными кучами овощи призывно манили посетителей. Аллен был главным поваром и готовил отбивные, бобы, варил большие кастрюли спагетти, чечевичные супы и мидий на пару. Он утверждал, что французские мидии не надо чистить. Ночью все трое спали на одной большой поскрипывающей железной кровати.

Через три дня по прибытии в Париж Грегори познакомился с восемнадцатилетней девушкой и прикупил черный плащ с подкладкой из голубого королевского шелка, который он надевал, когда отправлялся на встречу с ней. У Грегори был настоящий талант находить состоятельных молодых женщин, которые с удовольствием давали ему денег, по крайней мере на крупы-макароны им всегда хватало – так что они никогда не голодали. Он прекрасно выглядел и был похож на итальянца, чем-то напоминал Синатру. Это, а также его страстные заверения в том, что он поэт, заставляло молодых женщин считать его чрезвычайно привлекательной и романтичной персоной.

Грегори Корсо был первым из битников, кто добрался до Парижа и весело проводил там время. Он уехал из Нью-Йорка 24 февраля 1957 г. на борту SS America. Одна из его подружек, к тому времени уже обитавшая в Париже, познакомилась с праправнуком Шелли (она думала, что он сознательно убирал несколько «прапра» из своего имени), и Грегори надеялся познакомиться с ним. В Париже он быстро понял, где любят встречаться писатели и художники, и сам представил себя. Там он познакомился с Марлоном Брандо и Жаном Жене. И он, и Жене подростками побывали в тюрьме, у них было достаточно общего, чтобы между ними завязались приятельские отношения, хотя и довольно переменчивые, основанные на взаимных оскорблениях, касающихся их ремесла: Грегори обвинял лично Жене и всех французов в целом в том, что они декаденты, а Жене свою нелюбовь к американцам пытался свести к их неумению говорить по-французски. Жене нравилась эта приятельская перепалка, и он даже устроил так, что Грегори смог поселиться летом в квартире его друга, но, когда друг вернулся домой, он обнаружил, что он разрисовал стены гостиной, и выгнал его. «[Корсо] говорит, что видел Жене и сильно поссорился с ним из-за того, что Грегори разрисовал стены в квартире какого-то приятеля: Жене обозвал его американской деревенщиной, а Грегори сказал, что тот – еле передвигающая ноги лягушка, что-то вроде этого», – писал об этом происшествии Лоуренсу Ферлингетти Аллен.

Несмотря на почти полное отсутствие денег, Грегори несколько раз уезжал из города, один раз он даже выбрался в Ниццу, где на открытии выставки работ Жоана Миро увидел Пикассо. Грегори закричал художнику по-французски: «Я умираю голодной смертью, я умираю голодной смертью…» – и начал нести какую-то околесицу, пока доброжелатели Пикассо не вывели его из зала. Он поехал дальше вдоль побережья до Барселоны, где каким-то образом в его руки попал пистолет. Возвратившись в Париж, он принялся размахивать им перед американцами, которые сидели на открытой веранде кафе «Две макаки», крича: «Почему вы заставили меня умирать голодной смертью, вы, ублюдки?» Полиция арестовала его за появление нетрезвым на улице и нарушение общественного порядка – кстати, он действительно был пьян – и отпустила на следующее утро.