Бит Отель: Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957–1963
Шрифт:
Джек, Аллен, Питер и Грегори планировали сначала отправиться в Танжер, чтобы помочь Биллу разобрать и напечатать рукопись «Голый ланч» (опубликована в Соединенных Штатах под названием «Naked Lunch», с тех пор название стало употребляться без артикля), а потом все четверо, за исключением Берроуза, собирались провести лето, путешествуя по Европе, так же, как прошлым летом по Мексике. Берроузу по Европе путешествовать было неинтересно. С 1953 г. он жил в Танжере и до войны часто бывал в Европе по самым разнообразным причинам: сначала в 1929 г. он с семьей был во Франции, потом изучал медицину в Вене. Все остальные до этого в Европе не бывали и горели желанием увидеть все.
Джеку не нравилась примитивная санитария и непривычная еда в Мехико, его долго уговаривали съездить в Марокко. По этим же причинам ему не понравился Танжер, он горько сокрушался, обнаружив, что арабская шлюха стоит три доллара, тогда как в Мехико он платил всего лишь десять центов. Он боялся арабов, несмотря на заверения Берроуза, что уже несколько месяцев не было никаких волнений. Джек внезапно ощутил тоску
19
Wheaties – пшеничные хлопья компании «Дженерал Миллз», на коробках была надпись «Завтрак чемпионов».
В те несколько ночей, что Джек пробыл в Париже, он встретился с Грегори, который в то время жил с француженкой Николь. Джек переночевал в их комнате, всю ночь он не мог заснуть из-за того, что парочка слишком громко занималась любовью, а следующим вечером консьержка в подъезде Николь отказалась впустить Джека. Битники еще не разведали Бит Отель, и Джек там никогда не останавливался, хотя многочисленные биографы Керуака утверждают обратное. Как обычно, Грегори голодал и заставлял известного своей экономностью Джека платить за напитки и еду, Керуак потом жаловался на это своим друзьям. Грегори позднее написал Джеку, утверждая обратное: «Я тебя не заставлял пить и не заставлял тратить 5000 долларов, просто, когда я впервые увидел тебя, ты сидел пьяным в “Бонапарте”, и когда бы я ни видел тебя, ты был пьян, да-да, пьян, а теперь ты пытаешься обвинить в своем алкоголизме меня? Почему я всегда должен быть во всем виноват? Но я расскажу всему воображаемому миру, что ты врал, когда говорил, что я заставлял тебя напиваться! Я не заставлял тебя пить! Ты сам пил! Это правда, что я заставлял тебя тратить много денег на еду для меня, но что же в этом такого? Мне нужно есть! Разве я не посвятил всю жизнь красоте? И почему после этого я не должен есть? Разве не должен я спать хотя бы на соломенной постели?»
В это время Аллен Гинзберг и Питер Орловски 8 марта отправились, как Джек, из Манхэттена на югославском грузовом судне, сначала они собирались заглянуть в Танжер с заходом в Касабланку, чтобы увидеться с Берроузом. Но надежды на то, что им удастся восстановить силы в Мехико, не оправдались. Джек вернулся в Америку вскоре после того, как Аллен и Питер приехали в Танжер, Грегори тогда уже был в Париже. Так что Аллен и Питер оставили Берроуза одного в Танжере и отправились в Венецию, где жили у старого нью-йоркского приятеля, поэта Алана Ансена. Ансен был высоким, дородным женственным человеком с улыбкой безумца. Он с отличием закончил Гарвард и был потрясающе эрудированным ученым классического типа, Геродота он цитировал на греческом, Тацита на латыни, а о Гёте говорил так, словно тот был его другом. Он был секретарем У. Х. Одена, а с Гинзбергом был знаком с 1948 г., когда частенько заглядывал в бар «Сан-Ремо» в Виллидже. В 1953 г. в поисках страны, где жизнь была еще дешевле, а мальчики еще сговорчивее, он переехал в Венецию. Ансен стал поддерживать битников, покинувших США: он давал стол и кров, помогал как секретарь, иногда подкидывал кое-какие суммы и писал хвалебные отзывы на их работы (его очерк «Anyone Who Can Pick Up a Frying Pan Owns Death» в первом номере «Большого стола», вышедшем в 1959 г., был не только первым очерком по работам Берроуза, но до сих пор остается и одним из самых лучших).
Ансен с удовольствием вспоминал время, когда Гинзберг и Орловски гостили у него: «Из-за Питера и Аллена Пегги Гугенхайм сбежала из квартиры после того, как застала их молотящих друг друга грязным полотенцем, которое по ошибке стукнуло ее, почти то же самое сделал молодой голландский художник Гай Карлофф, увидев, как они, словно два сумасшедших, выкаблучиваются перед Полом Гудманом, и мысли их блуждали далеко в дюнах Лидо [20] . Именно Карлофф показал им дом номер 9 по улице Жи-ле-Кер, позднее ставший известным как Бит Отель». Карлофф тогда уже жил в Бит Отеле и порекомендовал его Аллену как дешевое местечко, расположенное в самом сердце Латинского квартала, где разрешалось готовить в комнатах, а хозяйка гостиницы к наркотикам и к людям нетрадиционной ориентации относилась снисходительно. Аллен тут же написал Корсо, прося его занять для них комнату. Но в Отеле была куча американцев, которые приехали на лето в Европу, ему сказали, чтобы он приходил через месяц, когда, может быть, появится что-нибудь подходящее. У Грегори не было денег, чтобы остановиться в обычном отеле, и, настроив против себя большое число людей неожиданно появляющимися чеками и долгами, которые им за него приходилось отдавать, он отправился в Амстердам, оставив в офисе «Америкэн Экспресс» письмо для Аллена и Питера, которые вскорости прибывали в Париж, с сообщением, что комната будет доступна только после 15 октября, а пока же они могут приехать к нему в Голландию.
20
Речь идет о приморском климатическом курорте на северо-востоке Италии, вблизи Венеции, на берегу Адриатического
16 сентября 1957 г. Гинзберг и Орловски приехали в Париж из Италии. По их внешнему виду в них с трудом можно было признать двух скандально известных представителей «Разбитого поколения». Сейчас они были не похожи на тех битников на выходные, которые фланировали во множестве по улицам Гринвич-Виллидж: с эспаньолками, в сандалиях, в одной руке – пара бонго [21] , в другой – «Вопль». Аллен и Питер выглядели так же, как тысячи других молодых людей, которые тогда странствовали по Европе с рюкзаками за спиной. Их волосы были чуть длиннее общепринятых стандартов, по плечи, но они были чисто выбриты и, хотя и были без галстуков, а по одежде можно было сказать, что они носили ее, долго не снимая, одеты они были, в общем-то, совершено прилично. Аллена выдавали его глаза: люди часто удивлялись выразительности его взгляда в те дни, казалось, что его большие карие глаза отражали все. Аллен с Питером были общительными людьми и часто заговаривали с незнакомцами, спрашивали, любопытствовали, страстно желая услышать историю чьей-нибудь жизни или историю старого здания. Настойчивость Аллена иногда смущала людей, но добродушный Питер с его высокими русскими скулами, открытой улыбкой и необычным чувством юмора действовал на них успокаивающе, и многие были рады встрече с ними.
21
Бонго – небольшой сдвоенный барабан.
Аллен всегда хотел увидеть Париж, и тот оправдал его надежды. Он писал отцу: «Просто попасть туда – на, несомненно, самые большие подмостки Европы. Наверное, съезжу на пару деньков в Амстердам – здесь сложно найти жилье, я еще не устроился. Сплю на вокзалах и в гостиницах». Свою первую ночь Аллен и Питер провели на скамейке на Восточном вокзале. Аллен спал неспокойно и просыпался, чтобы накарябать пару строк: «Не сплю всю ночь / И пишу эти строчки / Шесть часов, шесть часов / На вокзале становится шумно».
В конце концов они устроились в отеле около площади Пигаль в номере за 700 франков (1,75 долларов) за ночь за двоих – это было дороже, чем они рассчитывали, но не так уж важно, потому что они нашли дешевые ресторанчики. После двух ночей они нашли другой отель за такие же деньги на левом берегу, окна которого выходили на Нотр-Дам и книжные прилавки вдоль Сены. За те скромные деньги, что у него были, Аллен старался увидеть в Париже как можно больше. Несколько дней он гулял по Лувру и посетил все туристические достопримечательности. Он писал Керуаку: «Мы поднялись на Эйфелеву башню, прекрасная машина мечты, взметнувшаяся высоко в небо, больше, чем я предполагал». Как литературный агент своих друзей, он допустил несколько ошибок. Одной из них стало то, что он отнес рукопись Берроуза «Интерзона» в «Олимпию Пресс». Это было рабочее название того, что сейчас известно как «Голый ланч», но когда Морис Жиродиас увидел, в каком состоянии находится рукопись, он остался недоволен. Жиродиас говорил: «Эта была каша, а не рукопись. Вы просто физически не могли ее прочитать, но то, что прочесть удавалось, было необычно и ошеломляюще. Так что я вернул ее Аллену со словами: “Это все нужно переделать”. Края страниц были объедены крысами или еще кем-то… Аллен очень разозлился на меня».
Еще Аллен общался с Бернардом Фречтменом, переводчиком Жана Жене и одновременно его литературным агентом, которому экземпляр «Интерзоны» дал Керуак, бывший в Париже пару месяцев назад. Фречтмен переводил работы Антонена Арто и других сюрреалистов, а потом познакомился с Берроузом, но вот Керуак не произвел на него хорошего впечатления, возможно, потому, что тот был пьян, когда пришел к нему. Джеку не понравился отказ Фречтмена, отчасти из-за того, что тяжелую рукопись из Танжера до Парижа он протащил на себе. Он писал другу Джону Клеллону Холмсу: «Никто не хочет иметь с ней дело, даже Бернард Фречтмен (переводчик Жене), которому я приволок ее в рюкзаке из Танжера». Фречтмен встретил Аллена сердечно, но, несмотря на то что рукопись Билла лежала у него уже больше трех месяцев, единственным, что он прочел, была глава под названием «Слово», которая ему не понравилась. Аллен был разочарован и забрал рукопись, хотя с Фречтменом впоследствии сдружился, и тот часто забегал в отель. Он жил в старой квартире Жене, и во время их встречи Аллен с плохо скрываемым любопытством глазел по сторонам.
Аллен и Питер наведались к Гаю Карлоффу в Бит Отель, и все оказалось в полном ажуре. Карлофф устроил их встречу с мадам Рашу, и она подтвердила, что после 15 октября освободится комната с плитой, до той поры оставался месяц. А поскольку ни в одной из других гостиниц, где были свободные номера, готовить не разрешалось, они решили поехать к Грегори в Амстердам и вернуться, когда освободится комната.
Пятого сентября 1957 г. была опубликована «В пути» Керуака, кто-то показал Аллену отзыв Гилберта Милстейна в The New York Times, в котором книга всячески расхваливалась, и эта рецензия сделала Керуака знаменитым. До этого Джек обижался на Аллена за то, что люди продолжают представлять его как «парня, которому Гинзберг посвятил свой “Вопль”», теперь его слава могла соперничать со славой Гинзберга. Аллен писал ему: «Мы видели отзыв в Times от 5 сентября. Я чуть не расплакался, настолько там все хорошо и правильно написано – теперь тебе не надо больше волноваться, что твое имя существует только в моем посвящении, это мне придется плакать в твоей великой тени, вот, что случилось в Нью-Йорке, – ты знаменит. Безумные волны славы грохочут в твоих ушах?»