Битва колдуньи. Сага о мечах
Шрифт:
Прижимаясь к стене, еще не тронутой огнем, Хёрдис продвигалась к конюшне, где был скрыт единственный путь к свободе. По двору метались люди, сильные удары сотрясали ворота и стену – фьялли пытались прорубить себе выход на волю. В хозяйстве у Фрейвида не могло быть хлипких ворот и подгнивших бревен, и теперь крепость и надежность усадьбы превратили ее в ловушку для тех, кто пытался из нее выбраться.
От бушующего огня было светло почти как днем. Люди пробегали мимо Хёрдис, и она едва успевала прятаться в тень. Но огненные драконы стремительно захватывали пространство, спасительной тьмы оставалось все меньше, еще немного – и она
У конюшни уже занялись стена и крыша, но Хёрдис видела ее приоткрытую дверь совсем близко. Те, кто устроился там ночевать, уже давно выбежали и вместе с другими рубили ворота, помешать ей было некому.
Сзади с треском упало горящее бревно, волна жара лизнула Хёрдис по спине, волосы затрещали, в нос ударил запах паленого, и она с ужасом поняла, что горит! Не боясь обжечься, Хёрдис схватилась ладонями за пылающие пряди волос и крепко сжала их, сбивая пламя. Теперь ей было не до того, чтобы прятаться, и она со всех ног бросилась через угол двора к конюшне. Рядом раздались крики, и в них было больше ужаса, чем удивления или ярости. Ее заметили, но Хёрдис было уже все равно. За ее спиной бушевало пламя, с грохотом и треском рушились стены хозяйского дома, с жутким хлопком провалилась крыша, по всему двору полетел огненный вздох, полный жара и жгучих искр. Толкнув бородатого фьялля, стоявшего у нее на дороге, Хёрдис устремилась к конюшне.
– Ведьма! – донесся чей-то вопль из пляски пламенных теней, и Хродмар резко обернулся.
С самого первого мгновения, едва заслышав крики о пожаре, он сразу подумал о ведьме. Только она могла поджечь усадьбу, запереть ворота снаружи, обмануть дозорных, отвести глаза! Это ее злоба пылала над крышами губительным пламенем, она должна быть где-то здесь, как сам дух этого ночного пожара.
– Ведьма! – закричали несколько голосов.
Хродмар кинулся на голоса, сжимая топор и не обращая внимания на рушащиеся вокруг стены и дождь пылающих искр. Его длинные волосы казались горячими, одежда тлела в нескольких местах; серебряная гривна на шее нагрелась и стала тяжелее обычного. Но сильнее огня, беснующегося над крышами Страндхейма, в нем кипела ненависть к ведьме, жажда одним ударом прервать ее проклятую жизнь и покончить со всеми ее злыми делами. Где она? Где?
И тут он увидел ее. Знакомая тонкая фигура, словно вышедшая из-под земли, тощая и оборванная, с тлеющими искрами в длинных волосах, с безумным лицом и глазами, в которых смешались ненависть и ужас, неслась через двор. Как олень, гигантским прыжком Хродмар оказался у нее на пути, замахнулся, но ведьма, похожая на видение, порождение огня и тьмы, метнулась в сторону, визгливо прокричав неразборчивое проклятие. Она неслась к одной из горящих построек, где пламя плясало на крыше, грозя в любое мгновение превратить ее в груду пылающих бревен.
Хродмар на бегу выбросил вперед руку, схватил ведьму за кончики волос, дернул. Почти достал! Но ведьма вдруг резко остановилась, повернулась к нему, шипя, как кошка, и тонкими пальцами впилась в глаза. Хродмар вскрикнул, выронил топор, схватил ее за руки и оторвал
Ведьма ринулась в дверь, уже очерченную по косяку лохматой огненной полосой, а Хродмар только моргнул, стараясь убедиться, что ведьма не вырвала ему глаза и он не ослеп. Рядом рухнула какая-то стена, Хродмар поспешно вскинул локоть, защищаясь кожаным рукавом от дождя искр и палящего жара.
Возле ворот послышались ликующие крики – хирдманы наконец подрубили несколько бревен и рядом с запертыми воротами образовался проход на волю.
– Все сюда! – раздавался там сиплый, перемежаемый кашлем голос Торбранда конунга. – Выходим! Все сюда! Здесь выход!
Постройка, в которой скрылась ведьма, рухнула, и теперь на ее месте бушевал исполинский костер. Хродмар несколько мгновений постоял, словно не веря, что злобная дочь троллей погребена под горящими бревнами и никогда не выйдет оттуда. Но петь ей погребальные песни не было ни времени, ни желания. Хродмар поспешно подхватил с раскаленной земли топор, и ноги сами понесли его к воротам, туда, где сквозь пылающий тын виднелся проход на волю, в прохладный сумрак сосновых ветвей.
Остаток ночи дружина Торбранда конунга провела на берегу. Костров не разводили – огня всем было более чем достаточно, – но до рассвета дозоры стояли плотным кольцом вокруг каждого из кораблей. Потерять корабли было гораздо страшнее, чем крышу над головой. Крыша была чужая, а без кораблей дружина останется беззащитной.
Каждый из ярлов и хёльдов к утру проверил своих людей. Погибших, слава Тору, не было, но многие обгорели, иные потеряли в пламени часть оружия и одежды. Из темноты раздавались то кашель, то хриплые проклятия ведьме. Никто не спрашивал у конунга, что он думает делать дальше. Торбранд молчал, и его молчание яснее слов говорило: решение остается неизменным.
– Ведьмы больше нет! – только и сказал Хродмар ярл. – Она сгорела. Я сам видел.
Смысл многочисленных замысловатых откликов сводился к тому, что туда ей и дорога.
Глава 12
Рассвет застал Хёрдис в Озерной долине, на берегу мелкого озерка, где вода лучше прогревалась за день и была теплой. Сидя на мху, Хёрдис дрожала от утренней прохлады и жадно грызла мучнистый камышовый корень. Ее обожженные руки болели, от волос даже после мытья несло паленым, одежда была прожжена и запачкана черным во многих местах, а во всем теле после ночных метаний ощущалась слабость. Вспоминая безумно-яростное лицо Хродмара, отблески пламени в его глазах и на лезвии топора, Хёрдис содрогалась – вот таким оно было, лицо ее смерти.
Коварный Ас все-таки пожалел ее, почтившую его такой богатой жертвой. Если бы подрытое бревно рухнуло вместе с конюшней не внутрь двора, а наружу, то Хёрдис оказалась бы погребена в своей норе под пылающими развалинами и, несомненно, погибла бы. Но бревно упало внутрь, и Хёрдис выбралась за пределы усадьбы почти невредимой. Отойдя подальше, она даже смогла полюбоваться восхитительным костром, в который превратился Прибрежный Дом. И Хёрдис Колдунье ни на миг не было жаль дома, где она жила каждое лето. Впрочем, родилась она не здесь, а в Кремнистом Склоне. Как рассказывают, точно в День Свиньи.