Битые козыри
Шрифт:
— Я правильно его понял, Том? Он требует, чтобы этот вонючий законопроект был принят парламентом?
— Именно так, Сэм.
— Он предатель, Том! Его купили!
— Вполне возможно.
Законодатели дискуссировали по открытым каналам, не покидая своих резиденций, разбросанных по всей стране. Один из них принимал участие в прениях, даже не покинув Луны, где его дочь надумала рожать.
Обсуждался законопроект о присоединении к международному соглашению о всеобщем разоружении. Выдвинутый президентом, он уже много лет кочевал по комиссиям, обрастал поправками, откладывался, снова обсуждался. Но на
— Неужели эти болваны примут его? — приставал со своими нелепыми вопросами Кокер.
— Нужно быть к этому готовым, — спокойно ответил Боулз.
— А что делают те мальчики, которым мы отвалили кучу денег?
— Они сделали все, что могли. Но твердое большинство им обеспечить еще не удалось.
— Почему?
— Деньги иногда дают осечку, Том. Депутаты запуганы. Каждый боится за свою шкуру. А больше всего они боятся избирателей. Это миллиардное стадо давит на них. Всем хочется спать спокойно.
— А революции они не боятся?
— Тоже боятся, но чего больше, сами понять не могут.
— А разве наши горлопаны не объяснили им, не сумели запугать?
— Пугают, Сэм, пугают. По всем каналам. Днем и ночью. Лучшие языки страны: профессора! комментаторы! пророки! Но что поделаешь, если у этой скотинки нет мозгов. От всего готовы отказаться, лишь бы никто не мешал им жевать, хрюкать, покрывать баб.
— Но если этот закон примут, мы потеряем все заказы, — сообразил вдруг Кокер.
— Не только заказы. Всё потеряем.
У Кокера от ярости слюна на губах вскипела пузырями. Он кричал, топал ногами и даже пытался укусить себя за локоть. Боулзу стал смешон этот старик с молодыми глазами, гладкой кожей, крепкими руками и ссохшимися мозгами.
На экране сменяли друг друга ораторы. У них были разные точки зрения и разные манеры убеждения. Некоторые, взбалтывая кулаками воздух, доказывали, что представленный законопроект отдает страну на милость безбожникам и означает конец света, приход антихриста, торжество сатаны.
Были и другие. Они приводили цифры и факты. Они подсчитывали мегатонны накопленной взрывчатки. Называли количество минут и секунд, которые потребуются, чтобы эта взрывчатка обрушилась на головы людей и поразила их, где бы они ни спрятались. Деловым языком описывали они, что случится с атмосферой, протараненной космическими лучами, с континентами, сдвинутыми с места искусственными землетрясениями. В случае войны, убеждали они, спасения не будет и не может быть. Не останется ни побежденных, ни победителей.
Проходивший одновременно с прениями экспресс-анализ общественного мнения позволял судить о динамике роста или падения популярности президента и его законопроекта.
***
Эти же процессы интересовали Лайта и Милза. В отличие от компьютеров, которые поддерживали постоянную связь с избирателями, фиксируя их «да» и «нет», Минерва анализировала голограммы и докладывала свои выводы еще до появления результатов опроса.
Выступал
— С голограммой этого деятеля вы уже знакомы, — напомнила Минерва. — Его Инт никогда не поднимается выше пятой ступени. Все его мысли определяются только инстинктами первичного самосохранения, заботой о личном благополучии и страхом это благополучие утратить. Что бы ни говорили его оппоненты, он будет твердить свое. Понять противника, учесть и оценить чужие доводы, внести поправки в свои умозаключения он не хочет и не может. Ему важна не истина, а победа. Характерна и ограниченность прогноза. Он не способен предусмотреть даже ближайшие последствия своих слов и поступков. Ему важны сиюминутные результаты, немедленное удовлетворение его сегодняшних желаний. По окраске главных ветвей первого ствола вы видите, как напряжены его определяющие эмоции: корыстолюбие, страх, ненависть.
— Корыстолюбие пульсирует особенно энергично, — отметил Милз. — Можно предположить, что горячность оратора непосредственно связана с обещанным воз награждением.
— Или с желанием отработать гонорар, уже полученный, — дополнил Лайт.
— Возможно, с тем и другим, — подтвердила Минерва. — Обратимся к слушающим. Голограммы свидетельствуют, что аргументы Пурзена легко дублируются в мозговых структурах многих телезрителей. Легко, потому что люди, разучившиеся думать самостоятельно, предпочитают формулировки, убаюкивающие, сулящие выгоду и благоденствие. Пурзен пугает свертыванием производства, кризисом, нищетой в случае принятия законопроекта и обещает безопасность, процветание после его отклонения. Но за последнее время резко выросло число сомневающихся, озабоченных будущим, не принимающих на веру чужие речи, и слова Пурзена не дают того эффекта, которого они достигали еще не так давно.
Цифры экспресс-анализа, появившиеся на экране, подтвердили предвидение Минервы. Большинство, возражавшее против законопроекта, значительно сократилось.
Джери Пурзена сменил его постоянный оппонент Глен Кримен. Верный своей манере, он говорил короткими, рублеными фразами. Он как бы обращался отдельно к каждому слушателю, к его семье, детям. Он доходчиво показывал, как смертельно опасны арсеналы, переполненные всевозможными средствами истребления жизни. Он рассматривал разные варианты развития событий и подводил избирателей к одному выводу: если оружие не будет уничтожено, гибель неизбежна.
— Кримен тоже не пользуется доводами, требующими сложного анализа, — продолжала комментировать Минерва. — Он не аппелирует к логике. Опытный политический деятель, он хорошо знает свою аудиторию и понимает, что вести ее за собой в лабиринты глубоких размышлений — дело безнадежное. Связи между от дельными участками мозга у слушателей начнут рваться, появятся раздражение и усталость. Поэтому Кримен также обращается к эмоциям. Но факты, приводимые им, более убедительно связывают законопроект с устранением угрозы неизбежной гибели. А что может быть страшнее для самосохранения, чем смерть? Видите, как, подстегиваемые страхом, вступают в борьбу те резервы интеллекта, которые приходят на помощь всякому живому существу в минуту смертельной опасности. Теперь большинство готово согласиться с президентом, лишь бы избавиться от кошмара нависшей войны.