Битые козыри
Шрифт:
Макрожер уловил паузу, чтобы вставить: «Так точно, сэр!» — но Боулз уже выключился, не дождавшись окончания фразы.
Оставшись наедине, Бен велел ДМ подать на экран инструкцию и прочие материалы. Вчитывался он в них долго, стараясь запомнить каждое слово. Чем глубже он вникал в суть многочисленных правил, разработанных на весь период подготовки и проведения юбилея, тем сильней становилось у него чувство собственной значительности. Грандиозность предстоящих событий расшевелила даже его редко просыпавшееся воображение.
Отличительной чертой Макрожера было постоянное и нерушимое недоверие к людям. Ко всем без исключения. Это качество и привлекло
Перспектива нашествия несметного количества гостей, каждый из которых был в глазах Макрожера потенциальным злоумышленником, не могла не встревожить его. Встревожила, но не испугала. В инструкции все было предусмотрено и разработано до мелочей. Дополнительная техника, отряды мими, специально натасканных на выполнение сложных заданий, новейшая аппаратура для наблюдения за каждым шагом каждого гостя — все это должно было помочь начальнику охраны так же успешно справиться с новыми задачами, как он справлялся со старыми.
Макрожер без промедления приступил к выполнению указанных в инструкции мер по расширению и углублению системы тотального недоверия применительно к новым, поистине космическим масштабам.
Прежде всего он связался и договорился о встрече со старым знакомцем — начальником базы космополо Рони Скинертоном.
***
С тех пор как взорвался «Храм херувимов», Скинертон часто испытывал, сильное желание навсегда распрощаться с космополо. Удерживали его от этого шага только большая семья и недолгий срок, оставшийся до пенсии. Возникшее желание ему самому казалось странным. Ликвидация штаба космоганов доставила Скинертону чувство удовлетворения и облегчила службу. Правда, синдикат оправился после разгрома, но свою деятельность ограничил сушей и морем. Возглавлял его теперь оставшийся в живых Ник Бармингем. Он еще прочнее связался с легальным бизнесом, стал членом правлений и наблюдательных советов нескольких компаний, входивших в империю Кокера. Капиталы, вложенные в акции и контрабанду, так переплелись, что никакой прокурор не смог бы разобраться, где кончался один бизнес и начинался другой.
Разумеется, не проделки гангстеров беспокоили Скинертона. Мешали ему чувствовать себя нужным человеком на нужном месте те червячки сомнения, которые зародились после неудачной попытки разоблачить убийц Силвера. А когда ко всему еще добавилась темная история с выступлением Гудимена, его гибелью и последовавшим заключением комиссии Боулза, стало совсем тошно.
Скинертон хорошо знал, на какой грязи замешана большая политика. И у него самого руки не всегда оставались чистыми. Но он никогда не терял уверенности в том, что где-то под слоем грязи покоится незыблемая твердь закона и порядка. А тут вдруг все заколебалось, утратило устойчивость, как будто на его базе выключились установки искусственной гравитации.
Визит Макрожера не был неожиданным. Скинертон уже получил указания своего шефа и знал суть предстоящего разговора. Но то, что он услышал от самого Бена, не влезало ни в какие рамки здравого смысла. Цифры, которые с гордостью называл Макрожер, не просто ошеломляли. Выстроенные в один ряд, они напоминали тех чудовищ, которых выращивали инженеры-генетики в лабораториях «Джилстона».
Если бы у Скинертона не было давних сомнений, он, возможно, отнесся бы к тому, что услышал, с такой же тупой и восторженной деловитостью, с какой относился Макрожер к тому, что рассказал.
***
Имя Генри Диренхэма Скинертон запомнил со времени дискуссии, развернувшейся после оглашения заключения комиссии Боулза. Генри был одним из комментаторов маломощной и малоизвестной телевещательной станции «КД» — «Клубов думающих», которой владела кучка чудаков.
«КД» не передавала никакой рекламы и призывала своих зрителей только к одному утомительному занятию — думать. Сотрудники станции дотошно анализировали каждое крупное событие, но не навязывали своих выводов. Они только ставили различные наводящие вопросы и просили об одном: «Думайте! Думайте!» Даже музыка, которая передавалась в перерывах, была тихой, настраивавшей на раздумье.
Генри Диренхэм очень убедительно доказывал тогда вздорность основных выводов комиссии Боулза, и вопросы, которые он предлагал, удивительно точно совпали с теми, которые родились у самого Скинертона.
Десятки других, более известных и завлекательных станций заглушили голос «КД». Забылись вскоре и вопросы, и ответы, которые тогда напрашивались. Но Скинертон запомнил их, хотя времени прошло немало. Приглашая Диренхэма посетить базу, он еще сам не знал, для чего это делает и на что надеется. Просто очень хотелось поговорить с кем-нибудь, не имевшим отношения к полиции.
Молодой, прыткий, насмешливо улыбавшийся Генри прибыл вовремя и с любопытством оглядывал незнакомую обстановку.
— Вы, наверно, с кем-то меня спутали, Скинертон, — сказал он. — Я никогда полицейскими делами не занимался.
Скинертон протянул гостю порцию коктейля «космический», снимавшего послеполетную усталость, и, помедлив, спросил:
— Что твоя «КД» знает о юбилее Кокера? Почему-то никаких вопросов по этому поводу я от тебя не слыхал.
Генри улыбнулся еще шире и признался:
— Вот чего мы не подозревали — что среди наших заинтересованных слушателей полиция космополо. Или это тоже входит в ваши обязанности?
— Нет, малыш, в мои обязанности это не входит… От скуки балуюсь — думаю. Я жду ответа на мой вопрос.
— Юбилей Кокера нас не интересует, мистер Скинертон. Мы не считаем его событием, над которым следует думать. Мало ли глупостей делают люди, потерявшие счет деньгам.
— Напрасно, Генри, напрасно… И вовсе это не глупость. Совсем не глупость… Есть в этом событии мате риал для размышлений. Да ещё какой!.. Известно тебе, например, сколько гостей будет у Кокера?
— А какое это имеет значение? Тысяча, пять тысяч — сколько захочет, столько и будет.
Скинертон вызвал на экран какой-то патрульный катер, выслушал короткий рапорт, потом связался с диспетчерской навигационной службы и выложил дежурному все нехорошее, что он о нем думает. Он занимался своими делами, словно забыв о госте. Однако, переключив оперативную связь на ДМ, он откинулся в кресле, закинул ноги на стол и, прищурившись, переспросил:
— Значит, тысячу или пять… Вот что, малыш, я тебе дам много материала для вопросов. Но меня держи на крайний случай. Раскопал сам, сопоставил, задумался, а я пока тут ни при чем. Если уж очень мое имя понадобится, тогда пользуйся. Договорились?