Бизнес с русскими или без?
Шрифт:
Поэтому в западном вертикальном менеджменте русский человек вряд ли научится работать. Ему и не надо! Он умеет работать в команде — это у него в крови. Необходимо только чуть-чуть отпустить «вожжи» — в компаниях и везде вообще.
Глава 3
Что с нами будет?
Вопрос:
Ну, хорошо, тогда можете ответить,
Ответ:
Вам по правде или красивую сказку?
Вопрос:
А что, можете сказку?
Ответ:
Можем и сказку. Давайте расскажем вам сказку про то, какими мы были. И какими могли бы быть. Тогда станет ясно. Куда надо двигаться.
В попытках самоидентификации любая нация, не исключая и русскую, сравнивает себя с другими, пытаясь понять, точнее, почувствовать, в чем она другая, что у ней «не так, как у других» — и из этого сравнения сделать вывод о себе самой.
Такие сравнения нации с другими чаще всего и плодотворней всего происходят в военных противостояниях, причем для нации лучше, чтобы «пришли к ней», нежели чтобы «пришла она» — сравнение происходит качественнее. Откуда мы это знаем? Из истории. Считается, что русские стали осознавать себя как нацию во время вторжения Наполеона в 1812 году. Но с этим можно ведь и поспорить! Тогда приведем пример, когда во время Греко-персидских войн эллины стали осознавать себя эллинами именно тогда, когда Дарий в 490 г. до н. э., а затем Ксеркс в 480 г. до н. э. вторглись в Грецию. Вам мало этих примеров? Что ж, их количество можно было бы увеличить, но тогда мы не подошли бы к сути статьи никогда.
В Греко-персидских войнах часть греческих полисов (городов-государств) воевала на стороне персов, а часть — на стороне греческой независимости. Для последних национальная идентичность, выражавшаяся во фразе: «мы, греки — лучшие!» — была не пустым звуком, а для первых: для фессалийцев, беотийцев — пустым. Между тем, Беотия находится прямо в середине Греции, так что «линия раскола» прошла, что называется, через каждый дом, а не просто отдельные приграничные полисы изъявили персам свою покорность. Мы так подробно рассматриваем это для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что именно вторжение неприятеля, когда вчерашний сосед становится врагом, дает тебе осознание того, что ты и кто он есть на самом деле.
Итак, можно сравнивать себя с другими и лучше делать это во времена вторжения неприятеля. Однако есть и другой, менее «надежный», но зато «мирный» способ: попытаться сравнить себя с самими собой. Так много раз делали римляне и неизменно выносили вердикт: «нравы упали, нынешнее молодое поколение — совсем не то, что было раньше» (Цицерон. «Против Катилины»).
Затем молодое поколение неожиданно вступало в войну с неприятелем, частью гибло, а частью прославляло себя подвигами, и оказывалось: нет, неправы были деды! Наши соколы — не хуже прежних! А может, лучше?
Русское дворянство начала XIX века очень плохо говорило на родном языке и уж точно совсем ничего не знало про жизнь в России — но отлично показало себя на полях сражений в войне против Наполеона.
Россия дважды стояла на пороге серьезного выбора — в начале XX века и сейчас, видимо, тоже, поэтому имеет смысл сравнить наши национальные характеры и посмотреть, так сказать, тренд. Мы не будем останавливаться на доказательстве того, сколь значима для России была эпоха начала XX века и сколь значима сегодняшняя — скажем лишь, что выбор, который делает цивилизация — это всегда ответ на вызов, вызов среды.
Что такое вообще — «вызов»? Собственно, это понятие ввел А. Тойнби, и именно способность ответить на вызов Среды (он говорил — «вызов истории») адекватными действиями определяет жизнеспособность цивилизаций.
Само существование
Давайте сравним нас начала XX века с сегодняшними и посмотрим, «плохо ли дело»? Но что считать «хорошим»?
Представьте, вы попали в Санкт-Петербург или Москву начала прошлого века. Картина первая: снег, темень, грязь, отовсюду слышатся стоны трудового народа, свит нагаек жандармов. Вот батраки зачем-то тащат по заснеженной улице баржу, вот под фонарем боязливо собираются народовольцы и, ежась и приплясывая от холода, показывают друг другу бомбу, которую удалось сделать или получить в дар в английском посольстве. Это картина, которой нас учили в детстве. Но есть и другая: та же вечная зима, но теперь светлый морозный день, река, гуляния, звон колоколов церквей, радость и свежесть на лицах, конечно же — любовь и первое (или не первое) свидание, кулачные бои, откуда-то «сбоку» неожиданно возникает человек в шинели и кричит народу, что мол, началась война — и все радуются, как дети, потому что война — это не смерть и кровь, а вызов всем им — вызов и веселое испытание, и обострение всех русских чувств, и еще больше любви (теперь уже военно-полевой), и наконец, долгожданная победа, а вместе с ней — долгожданное осознание себя, как будто бы ты вдруг проснулся / проснулась — и все осталось по-прежнему — и река, и фейерверки, и веселые лица, но ты изменился и теперь твоя радость сменилась глубоким покоем и ты начал любить уже всех, а не только себя и ту / того, и еще изменения, и еще…
Но давайте уже очнемся и продолжим нашу беседу. Та реальность темна, а эта — светла, но в обоих случаях мы понимаем, что попали в мир не наш, что вокруг другие люди. Поэтому картины 1 и 2 ничем не отличаются друг от друга.
Вариант 2: вы попадаете в Россию начала прошлого века и обнаруживаете, что русские ничуть не изменились. С вами заговаривают, используя не мат, а причастные и деепричастные обороты. Стремятся ухватить самую суть вашего или своего послания, а не «растекаются мыстью по древу». Хлопают вас по овечьему полушубку (вы же соответственно оделись, не так ли?), называют «братаном» (или как-то иначе, но по-дружески). И вы понимаете, что две или три мировых войны, несколько гражданских войн, истребление народа в лагерях, научно-технические революции, полет Гагарина в космос, — все это ничего не изменило в нашем национальном характере, не сдвинули его «ни на дюйм» в сторону. «Во глыба», думаете вы!
Или же — вариант 3 — вы попадаете в прошлое России и оказываетесь в ситуации, что вокруг вас «как будто бы» те же люди, что и вокруг нас, но, одновременно, и неуловимо другие. Или уловимо другие. Рассмотрим этот вариант.
Представим себе: русские люди значительно — и в худшую сторону — изменились при скачке назад в сто лет, их словарный запас, по сравнению с нынешним, оставляет желать лучшего, их действия неосознанны, нелогичны, шаблонны. Вам не могут сосчитать сдачу за пирожок. Вы спрашиваете у жандарма, как вам пройти туда-то, а он невразумительно показывает во снежную мглу нагайкой в руке, горничная в отеле в ответ на ваши лестные для нее замечания не смущенно улыбается, а тупо таращится на вас, в пивной рассказывают анекдоты, ничего смешного в которых, на ваш взгляд, нет, во дворянское общество вас упорно не принимают и внимательно ощупывают свои карманы, но и к простому люду вы не допущены — вы одеты не так и похожи на шпика — в общем, все «тупят», «не догоняют», врут — и вам неуютно в этом мире. «Да! — думаете вы. — А все-таки прав был (вписать имя, сам писать не хочу принципиально), когда он хотел перекроить все в России! Вот оно как, Михалыч, оказывается было…»