Благие намерения

Лукина Любовь Александровна

Колодников заподозрил, что над ним издеваются, и, задышав, уставился на опера. Однако округлое лицо Геннадия Степановича исполнено было внимания, а то и участия.

–  Ловко… - процедил Алексей.
– Будь я тогда выпивши, все бы на алкоголь списали… А раз трезвый - значит с перепугу… Ну хорошо! А как насчет осколков и гильз? Я ведь был там, когда их искали…

Опер вздохнул и покосился на Алексея не то страдальчески, не то с сожалением. Из электрического чайника густо повалил пар, и Геннадий Степанович не глядя выдернул вилку.

–  Да что гильзы… - ворчливо проговорил

он.
– Я тебе больше скажу: ни единой пули пока не извлекли… Чего уж там про осколки!..

–  И это, по-вашему, не чертовщина?

–  Да не верю я в чертовщину… - лениво отозвался опер.

–  Я, кстати, тоже… - сухо сообщил Алексей.
– Мне как раз проще представить, что стреляли какими-нибудь там, я не знаю, растворяющимися пулями… Да мало ли сейчас всякой дряни наизобретали!.. И все равно ерунда получается! Расправа-то - в полной тишине шла! А беззвучных взрывов не бывает… И тут уж не один я свидетель!..

–  Остальные спали, - напомнил Геннадий Степанович.
– Так что других свидетелей не было. Ты один… И кругом ты! Ты, Алексей Петрович!.. И опять ведь не договариваешь… Боишься? Чего?

–  Боюсь, что в психушку отправите… - с невеселой ухмылкой признался Колодников.

–  Туда еще попасть надо, - заметил опер.
– Бесплатно сейчас никого никуда не положат…

«Сказать ему или не сказать насчет бутылки?..»

–  Еще чаю можно?
– грубовато спросил Колодников.

Не произнеся ни слова, Геннадий Степанович нагнулся за большим чайником. Странно… Даже и не удивился. Хотя… Бог его знает! Может, перед тем как расколоться, все хамят?..

Колодников склонился над чашкой, и линзы тут же запотели. Снял очки, огляделся, тоскливо прищурясь… Обстановочка… Скудно живет милиция…

–  Про бутылку я еще не сказал… - вымолвил он со вздохом.
– Бутылка та самая… Со следами крови… Она ведь при мне из арки выкатилась. Я уже к крыльцу подходил. Потом слышу стук сзади какой-то… Двор-то - гулкий… Обернулся - бутылка…

–  И чего?
– дословно повторив Димку, спросил опер.

–  То есть как - чего?
– вскинулся Колодников.
– Да ведь это значит: расправились уже с ними! Пока я через двор шел, мимо арки… То есть погляди я тогда в их сторону…

–  Чего ж не поглядел?

Колодников замялся, мотнул головой.

–  Обиделся я на них… Сопляки, а командуют!
– Тут его снова прошиб озноб, и голос сошел на шепот: - А может, и хорошо, что не поглядел…

–  Все?
– спросил опер.

Колодников не ответил. Геннадий Степанович вздохнул.

–  Негусто… - устало упрекнул он.
– По капле все из тебя выжимать приходится… Даже и не знаю, как тебе помочь, Алексей Петрович…

–  А чего мне помогать?
– ощетинился тот.
– По-моему, это в ваши обязанности не входит!..

Опер утомленно потер переносицу.

–  Хорошо. Поставь теперь себя на место следователя. Вот перед ним твои показания по серой «Волге»… А водителя, учти, вчера в сознание привели… Так он показал, что удары монтировкой ему нанесли с заднего сидения, когда заруливал в арку…

Колодников ошеломленно пожевал губами. Странно, но особого

волнения он на этот раз так и не почувствовал, хотя слова, произнесенные только что Геннадием Степановичем, вполне можно было назвать роковыми. Мало того, пришло странное тоскливое равнодушие. Что там обычно вырезают на стенке барака? «Не верь, не бойся, не проси…» Так, кажется?

Потом вдруг нахлынуло вчерашнее. «Афф… - говорила она.
– Афф…» Если загребут, то хоть бы встретиться успеть…

–  Так это что же?..
– туповато выговорил Колодников.
– Это, выходит, я у него в «Волге» сзади сидел? Так, что ли, по-вашему?..

–  Да нет… - вздохнул опер.
– Не было тебя в «Волге». И никого не было, кроме самого водителя. Так он, во всяком случае, думал… И потом… - Тут Геннадий Степанович приостановился и скептически оглядел Колодникова.
– Да выяснили мы, что ты за человек, выяснили… С самого начала… Прости, конечно, - усмехнувшись, продолжил он, - но мямля ты, Алексей Петрович, интеллигент… Никогда ты никого не ударишь! Тем более - монтировкой, тем более - сзади…

Алексей вспыхнул и выпрямился. Да что он себе позволяет, этот Геннадий Степанович! Слышать о себе такое было просто обидно…

–  Если я такой, как вы говорите, - процедил Колодников, - зачем все эти повестки… намеки… и вообще?…

Опер глядел на него, явно решаясь на что-то.

–  А не помнишь, - как-то больно уж неспроста завел он, - в тот вечер, когда водителя грохнули, сын твой в котором часу домой вернулся?

–  Димка?
– Колодников принял удивленный вид, хотя сердце у самого так и заходило под ребрами.
– Да откуда же я знаю!.. Меня от вас в три часа ночи привезли… Он к тому времени, наверное, спал давно… - Весьма натурально осекся и въелся глазами в опера.
– Вот только Димку приплетать сюда не надо!..
– с угрозой произнес Алексей.
– Уж он-то здесь совершенно ни при чем! Ему самому потом досталось…

–  Знаем… - равнодушно отозвался опер.
– Досталось. Причем дважды… Так вот я тебе и говорю: поставь себя на место следователя. Сам Алексей Петрович Колодников пальцем никого не тронет. Сволоту всякую, рискуя собственной шкурой, тоже вряд ли станет покрывать… А вот родного сына…

–  Да вы что?..
– прохрипел с остервенением Колодников, приподнимаясь со стула. Казалось, еще секунда - и он протянет растопыренные пальцы к горлу Геннадия Степановича. Сам опер наблюдал за всеми этими судорогами чуть ли не со скукой.

–  Ты сядь… - сказал он.
– Конечно, это тоже мало что проясняет, но ведь кроме вас двоих рядом больше и нет никого…

–  Меня!..
– С пеной у рта Колодников опустился на стул.
– Меня одного, а не нас двоих!.. Димки там и близко не было!..

–  Сам же сейчас сказал, что не знаешь, в котором часу он тогда пришел, - напомнил опер.
– Ну давай вместе посчитаем… Дважды набили морду. Причем во второй раз - в ночь расправы над Скуржавым… Погоди!
– сурово сказал он встрепенувшемуся было Алексею.
– Дальше. Все потерпевшие, в том числе и ваш этот директор, так или иначе были связаны с группировкой Полтины…