Благие намерения
Шрифт:
– Нет, но… - несколько растерялся Колодников.
– Как это неважно? Дело-то, как я понимаю, не закрыто…
– Ты телевизор смотришь?
– спросил опер.
– М-м… Иногда.
– Чаще смотри, - ворчливо посоветовал опер.
– Хотя бы новости знать будешь… - Помолчал, посопел.
– Заварухой этой теперь занимается ФСБ, - сообщил он сквозь зубы.
– А мы - так, по мелочи, на подхвате. Вот пускай у них голова и болит… Понял, какие дела, Алексей Петрович? Если и будут тебя таскать, то уже не к нам…
– Та-ак… - холодея, вымолвил Алексей. Вот только еще контрразведки ему не хватало для полного
Опер поглядел на озабоченное лицо Алексея и усмехнулся.
– Сам-то еще бежать не надумал?
– Мне-то чего бежать?
– хмуро ответил тот, почти дословно повторив вчерашние слова сына.
– Димка тоже свое сполна получил… Да и жена тоже… А вот вам… Вам, по-моему, прямой смысл бежать.
– А мне бежать незачем… - выговорил опер с каким-то мрачным удовлетворением.
– Самое дело начинается. Еще пара недель - и будет у нас, как в Чернобыле… Все прелести сразу. И мародеры, и прочее…
Вне себя Колодников с силой метнул едва до половины докуренную сигарету в бетонную урну.
– Да пойми же ты!..
– шепотом завопил он, потрясая в бессилии кулаками перед грудью.
– Нельзя тебе тут оставаться! Это же самоубийство самое настоящее!.. Неужели не понимаешь? Ты же оперативный работник! Значит и руки крутил, и бил, и стрелял…
Прищурившись и словно что-то высматривая в конце улицы, опер Геннадий Степанович чуть нагнулся и раздавил окурок о край урны.
– Слышал уже, наверное, скольких у нас на пенсию разом выгнали?
– неожиданно спросил он, выпрямляясь.
– Хотя да, ты ж телевизор не смотришь… Всех поснимали. Генерала вон в отставку отправили… А нашу группу не тронули… Знаешь, почему?
– Он искоса взглянул на Колодникова.
– Потому что больше работать некому будет, если нас выгнать… А насчет самоубийства… - Опер приостановился, прикинул.
– Прямой на мне смерти ничьей нет, мужик я крепкий… Да выживу, если что!..
Добираться в центр пришлось своим ходом. Поколебавшись, Колодников покинул автобус четырьмя остановками раньше той, что располагалась рядом с домом, и сразу же пожалел об этом своем поступке. За то время, пока он трясся в транспорте, черт его знает с чего, поднялся ветер, да такой, что чуть очки с лица не сковырнуло. На крышах гремела жесть, по улицам несло жесткую, как стеклянная крошка, пыль. Алексей поспешил извлечь из кармана лыжную шапочку. Стоило ее напялить, как ветер, атакуя с флангов, тут же предпринял попытку закатать край шапочки выше уха. Пришлось временами придерживать ее, словно шляпу.
Одолевая напор полного всякой дряни воздуха, Колодников все же планов не переменил и двинулся в сторону двухэтажного особнячка. Миновав кирпичный теремок, тяжелые двери которого по-прежнему были опечатаны, он перешел трамвайные пути и далее двинулся дворами, где, оказавшись в относительном затишье, вновь обрел способность размышлять.
«Ну, допустим… - сосредоточенно соображал Алексей.
– Допустим, ударил ты (легонько, невзначай!) этакого заморыша, а сам мужик здоровый…
Конечно, на рассуждения эти Колодникова навел разговор с Геннадием Степановичем на крыльце уплотняемого райотдела. Честно сказать, своим намерением остаться опер просто потряс Алексея. И ладно бы не понимал всей грозящей опасности, а то ведь понимает!.. С некоторых пор до самозабвения ненавидя ментовку, Колодников тем не менее уже смирился с мыслью, что и впрямь неплохой он мужик, этот самый Геннадий Степанович. В семье, как водится, не без урода… Но допустить еще и моральное его превосходство Колодников просто не мог - и судорожно доискивался теперь тайных причин столь редкого самопожертвования - редкого даже среди людей (что уж там о ментах-то говорить!). Предположим, обещало начальство повышение по службе, звездочку (или там звезду) очередную накинуть, если останется… Вознаграждение особое…
Так и не разрешив этой загадки, Колодников вышел к неприметному жилому зданию в хрущевском стиле и остановился озадаченный. У подъезда, к которому он, собственно, и направлялся, творилась та же суматоха, что и возле райотдела милиции или, скажем, во дворе дома номер двадцать один по проспекту Н. К. Крупской. А паника-то, стало быть, растет, ширится…
Однако уже в следующий миг паника охватила самого Алексея - выносимые из парадного вещи были ему знакомы. Вон тот разъятый на отдельные квадраты составной диван - в особенности… Вскоре из зияющего проема послышался голос Милы, а вскоре показалась и она сама - повелевающе указывая грузчикам, что на что ставить.
– Привет… - дрогнувшим голосом молвил Колодников, подойдя поближе.
Мила повернулась к Алексею, но тут ворвавшийся во двор ветер закружился широким смерчем, взвивая обрывки газет, целлофановые кульки, перетертые в труху прошлогодние листья, раскидывая содержимое мусорных баков.
– Тьфу ты!..
– Мила сморщилась и с досадой отвернула лицо, пытаясь уберечься от колкой пыли.
– Ну как нарочно!.. В такую погоду только и переезжать! Мерзость, а не погода!.. Привет…
Алексей глядел то на нее, то на укладываемые в кузов пожитки и все никак не мог поверить. Сначала Борька, теперь вот Мила… Значит и впрямь страшные времена надвигаются. Самому впору чемоданы укладывать…
– Куда хоть едешь-то?
– спросил в тоске Алексей.
– Соседями будем… - Мила сделала попытку улыбнуться, но тут же снова сморщилась и заслонила ладонью лицо от ветра.
– Не по-нял…
– Чего ты не понял?
– весело спросила она.
– Жить теперь будем рядом…
Алексей вникал.
– Т-то есть ты… В наш дом?!
– Нет… - с едва уловимым сожалением сказала Мила.
– В ваш - не прорвешься. Но все равно - в двух шагах… Две комнаты, улучшенная планировка…
– Поменялась?..
– ошалело спросил Колодников.