Благодать
Шрифт:
Колли шепчет, святая Власица Пауковская, мильоны и мильоны пауков копошатся у ней внутри.
Она лежит, вперяясь во тьму, и видит себя, как роется она слепо в поисках еды, а затем уходит за дверь, однако стены дома тоже соглядатаи, усиливают любой звук. И тут до нее доходит, что, наверное, именно это тетка и делала, забирала оставленную тут еду к себе в комнату.
Будем надеяться, думает она, что тетке надо только этого и ничего другого, не мальчишки у себя в постели, бо ходят о таком байки. Эк она руку то и дело на меня кладет.
Дни проходят за рубкой и перетаскиванием дров, топорище прожигает дыры у нее в пальцах. Колли следит за припасами зимних овощей и за капустой, все еще не собранной у тетки
38
Лудильщики (от англ. tinkers) – даже в XIX в. неодобрительное, а ныне совершенно непринятое название малой этнической группы, именуемой «ирландскими странниками» или «скитальцами» (ирл. lucht siulta); странники ведут в основном кочевой образ жизни – со Средневековья и до наших дней.
Она вгоняет клык топора в чурбак слишком глубоко и не может его стряхнуть, борется с ним, чертыхается и пинает его, и тут мужской голос произносит, вряд ли вот так удастся его выпростать. Она вскидывает взгляд и видит лицо душегубца, курокрада – тот шагает к ней с веселым видом через поле. Встает у ворот, и тело ее обращается в дерево, и она смотрит на топор, как оружие бесполезный, ищет у себя за спиной пристальные глаза Паучицы.
Человек приветствует ее прикосновением к шляпе, и она видит, что одежда на нем вся штопаная, и потому вделан он не в один костюм, а в сотни, и оттенков там столько, сколько костюмов, и улыбка в глазах его, постигает она, – не опасность.
Он говорит, ты откуда взялся? Хочешь, высвобожу тебе топор?
Она думает, пускать ли этого человека во двор, думает, что произойдет, если Паучица увидит такое, машет ему, чтоб шел прочь.
Мужчина пожимает плечами и пускается вниз по полям, кричит через плечо, ставь ноги шире плеч.
Паучица ждет с крапивным мылом, сердито ставит таз на стол. Говорит, раздевайся да мойся. Грейс отправляется на колонку и принимается мыть лицо и руки, поднимает взгляд, видит, как Паучица в плаще скользит по двору. Подходит к Грейс. Раздевайся, я сказала. Грейс продолжает умываться, но никакой одежды не снимает. Тетка берется за мыло, пенит его и грубо сует руки Грейс в волосы. В голосе режущий край. Говорит, поберегись, мальчик. Что бы ты ни затевал там, я сплю с ружьем в постели.
Еда сегодня гнусные помои какие-то, думает она. В такое и свин рыло не сунет. Она пожирает все, облизывает зубы и прикидывает, не стоит ли убраться как только, так сразу, еще одну последнюю ночь сна в тепле, и ходу отсюда.
Угрызения эти, что накатывают на нее, словно тетка пробралась к ней в мысли. Паучица дуется, сидит молча в своем кресле, дергает себя за глянцевитые пальцы, вроде как четки перебирает. Эк глаза ее словно сделались меньше, а эта штука у ней на лице разрослась. Без единого слова Паучица уходит к себе в спальню еще дотемна, задвигает щеколду, а миг спустя вновь открывает дверь, пыхтит в комнату за кувшином с водой, возвращается к себе.
Колли шепчет, глупая сучка забыла запереть дверь.
Как Грейс хочет сказать ей, я не виновата, я просто поговорила с человеком, а не с душегубцем каким.
А еще она б хотела сказать ей, чтоб шла нахер.
Колли говорит, она просто клятая сварливая сучка, то же угрюмство, в какое мама, бывало, впадала, наутро ей будет получше.
Она думает, всего-навсего чуточку поговорила с тем человеком.
Она
Наполовину пробуждается, сплетенная с голосами женщин, знакомых, но неизвестных ей, с лицами их, что становятся тусклой памятью, соскальзывая во все сокрытое. Однако Сарин голос остается, и потому надо идти к ней, восстав из сновидения, сквозь полусон, сквозь бормотливую тьму, ступни тихи по камням очага, залитым неунывающим рассветом. Пес открывает глаз посмотреть, как она идет в соседнюю комнату, к двери со щеколдой, комната почти темна, комната знакома и полнится старыми лицами, идет к высокой кровати, поднимает одеяла и забирается в постель, обхватывает мать рукой. Мамина фигура вдруг коченеет, руки выстреливают, сбрасывая одеяло. Некий нутряной звук рвется из горла, звук этот разверзается в животный шум, а фигура бросается прочь из постели. Тревожное и ужасное понимание настигает Грейс: она влезла в постель к Паучице. Медленно выбирается она и делает шаг к Паучице, та стоит, словно загнанная в угол, у стены, шагает, протянув руки, словно пытаясь отменить то, что сейчас случилось, пытаясь объяснить руками, что это на самом деле есть, что это не она, а ее спящая самость устроила этот переполох, ищет во тьме ума выражение правды, но правда в том, что она не понимает, как это произошло, рот у ней дерево, и тут обретает голос Паучица.
Блудодей! вопит она. Блудодей! Вор! Душегуб! На помощь!
Пес заводит свой тяжкий старый гав, словно пробуждающийся звон напольных ходиков, и вот тут она пускается наутек, перепрыгивает пса, перепрыгивает мысли о хвором человеке в другой комнате, хватает свои сапоги и сумку, поворачивает ключ и отодвигает щеколду, и выбегает вон, слышит у себя за спиной теткины вопли и крики, холод жжет ей уши, она выбегает за ворота, а затем останавливается от крика Колли, разворачивается и бежит в огород, выдергивает зимнюю капусту. Оставляет на тропе за собою, словно хлебные крошки, россыпь земли.
Ее настойчивый шаг замедляется до обиженного ковылянья. Голова понурена в распрях мыслей. Ей хочется сесть, она пинает прогнивший забор, пока тот не разваливается. Находит валун, чтобы на нем устроиться. Отгрызает немножко от сырой капусты.
Говорит себе, что сбежала от рабства у той женщины. Говорит себе, произошедшее только что не происходило, это все был сон. Но Колли дико хохочет. Вот потеха-то была, а, лицо тетки той!
Она сидит и вперяется в некий глубинный ужас, в эту пустоту в себе самой – в то, что выпорхнуло на крыльях из тех потемок и вынесло ее с собой.
Вслух говорит, как ты могла подумать, что она твоя мать?
Ночные всадники! говорит Колли. Вот кто это был!
Кто? переспрашивает она.
Ночные всадники. Появляются, когда спишь, и морочат тебе голову, как пука.
Она сидит, задумавшись, как можно быть собой и в то же самое время не быть собой, пытается думать о себе той, что вошла в ту комнату, но та вошедшая была иной.
Клонис охвачен чем-то неведомым, что вылепливает странную тишь. Двери все заперты, а попрошайки держатся в тенях. Колли все лопочет насчет того, чтоб еще поторговать перед церковью лепешками из свежего воздуха, но затем умолкает. Перед зерновым складом стоят два констебля, один смотрит на нее или мимо нее, и ноги у нее грузнеют от неожиданной тяжести.
Она думает, а ну как Паучица как-то добралась до города прежде нас? Представляет себе, как тетка с лицом своим паукастым показывает на нее сыскарю.
Колли кричит, блядский дух, мук, ты только глянь!
Она шагает к фуре, опрокинутой на бок на мостовой. Лошадь со сломанной шеей лежит в объятиях тележной тени. Навстречу Грейс чувство, что ей это все снится, стопы на мостовой, наблюдающие лица констеблей, это чувство пойманности, чувство мертвой лошади, а затем чувство это проходит. Тут-то и понимает она, что полицейские не ее высматривают, а всматриваются в город, поскольку лихо нагрянуло.