Благодать
Шрифт:
Долгая ночь холода и болтовни Колли о душах. Она думает, должно быть, все дело в этом тлетворном городе, во всей этой зимней сырости. Прислушиваясь к городской труп-телеге, что чуть раньше проехала мимо, мрачный голос призывает выносить покойников. Колли желает знать, есть ли у души ларчик с памятью, – ну, когда помираешь, куда деваются воспоминания, – а если у души нет ларчика с памятью, как вспоминать свою жизнь, когда помрешь, – и скажи-ка, когда Роджеру Доэрти голову разбило конским копытом и он стал тупой как мул, куда ум его подевался – хе! – видишь, вот доказательство, – наверное, должен быть в голове какой-нибудь ларчик с памятью, где вся твоя жизнь, а его ларчик сломался от того удара, – но штука в том, что, если так оно и есть, значит ли это, что душа
Она осознаёт, что Барта рядом нет, потому что вот он, входит в комнату. В полусвете она видит, что щеки у него свежевыбриты, лицо свежеподковано усами. В глазах новый бодряк. Он тянет Грейс за запястье. В городе переполох, говорит он. Вставай.
Эк Барт прет по улице, словно какая ухоженная лошадь, лоснится, самодоволен. У нее на такой марш не хватает сил. Колли говорит, пусть этот недотыка идет своей дорогой. Она складывает руки на груди и хмурится ему в спину, улыбается, когда какой-то толстолобый кучер исторгает рев, каким можно изувечить, стоит Барту заступить ему путь. Теперь они перед толпой, собравшейся у ворот какого-то зернохранилища. Барт хватает ее за локоть. Вон там, говорит он. Ворота охраняются чуть ли не двумя десятками солдат, те стоят невозмутимо перед женщинами и детьми, отправленными вперед остальной толпы, женщины осыпают солдат злыми вопросами и вопят на них, мужчины у них за спинами хохочут. Она чувствует, как тянут ее вперед, внутрь, внутрь, держится за рукав Барта, и вот уж забыла она про свой голод и сплетена с толпой. Заводила на ящике машет руками и кричит, кто-то взревывает, да будет месть, и Колли кричит, перережем глотки этим недотыкам! Серьезный дядька оборачивается и кивает ей. Она видит, что эти люди – не городские неимущие, не голодные пугала, не тряпичники, иссушенные в щепки, не больные и не увечные. Тут народ одет как городские работяги, торговцы, ремесленники, мастеровые. Слава бедняку! Кончайте с бедствованием! Отдавайте зерно! Перережем глотки этим недотыкам! Барт тянет ее за рукав и кивает на мужчину, который смотрится не так, как все остальные, сыщик, как пить дать. Барт кричит ей на ухо, давай чуть назад. Да и все равно, думает она, зачем это надо, стоять тут, орать неизвестно что.
Толпа пульсирует в своем неведомом ритме, тянет их влево, пока кто-то не вскрикивает тпру, и прилив влево останавливается. Они проталкиваются к задам толпы, Грейс вскидывает взгляд и видит лица, жмущиеся к окнам заводского здания над ними, думает о том, как время отпало от этого города, все в мире остановилось, сведясь к этому, к безмолвию между криками, к шепоткам и слухам, какие распространяются: что откроют ворота, что скажут, приходите завтра. Но вот позади них какая-то возня, она оборачивается и видит, как какой-то дурак-доставщик кричит и машет, чтобы фургон его пропустили, а затем некий парняга, ухмыляясь, влезает на фургон сзади и становится торжественным Христом, вознесшимся со вскинутыми руками, ревет в толпу, слава бедняку! Отвечают ему одобрительными воплями, и в тот же миг раздается выстрел, и толпа обезмысливается до переполоха. Она бежит с Бартом к фургону, есть и другие, кто тащит его содержимое, они вцепляются в какой-то ящик, и она видит, как мужики выпрягают лошадей, словно хотят их украсть, а кто-то раскачивает фургон, а затем Барт говорит, давай сюда, Барт, великий таскатель камней, взваливает ящик на спину и под его весом убирается прочь.
Небо за ними – завеса свистов и рева, а следом еще выстрел. Внезапная безлюдность переулка, где Барт сваливает ящик со спины. Может, кто-то ссутулился там, в углу, а может, и нет, думает она. Смотрит через плечо, пока Барт ножом открывает ящик.
Колли говорит, надеюсь, нахер, что это табак.
Она говорит, сбагрить сможем, что б там ни было. Пытается прикинуть, сколько горячих ужинов можно купить на гинею.
Барт вытаскивает рыхлую солому из ящика, и рука его возникает оттуда с темной бутылкой. Какая-то выпивка, говорит он. Тут воздух вокруг них меняется, и она знает: это волки выбираются из теней, и вдруг на них налетают, кто-то грубо хватает ее за руки сзади, и она плюется и лягается, пытается крикнуть Барту, видит, как Барт тянется к ножу, но Барта тоже хватают. Волки
Можем продать, говорит она.
Видишь? говорит Барт. Все-таки отхватили себе удачу.
Они идут по городу, дергая за рукав мужчин у питейных лавок, предлагая продать бутылку. Она не понимает, почему никто не покупает. Колли говорит, они думают, ты хочешь продать им ссаки в бутылке. Один жилистый малый откупоривает бутылку и подозрительно принюхивается. Я не знаю, что это, говорит он, но дам вам за это вот столько. Барт смотрит ему в открытую ладонь и говорит, да пошел ты нахер. Двое мальцов идут за ними, и она думает, может, они из банды Райена, хотя Барт говорит, что по виду не похожи. Колли говорит, их послал Глухой Том, знаю наверняка. В Английском городке пьянчуга с красными щеками пытается выхватить у них бутылку, и Барт припугивает его ножом. Ладно, говорит Барт, давай в Новом городке еще раз попробуем.
Их призрачные ипостаси в витринах остановились посмотреть на обитателей харчевни, на тот особый угол, под каким те склоняются над столами, руки тыкают вилками, режут, промокают, свертываются в кулак, чтоб кашлянуть, закручиваются, чтобы поднести кружки ко ртам, как говорят рты сквозь полупрожеванную пищу, громадный огонь ревет на все помещение. Очерк женщины, со смехом клонящейся назад. Кровь их красна от сытости, думает Грейс, а моя кровь сочится по камням моих костей, и пусть можно выучиться не обращать внимания на голод, не уступать ему ни единой мысли, голод о тебе думает всегда.
Вдруг она внутри этой харчевни, стоит перед столом у двери, рука протянута, воздух пропитан соусом запаха и жара, и слышит свой голос, голос говорит, всего кусочек, ваша честь, маленький кусочек. Мужчина в фартуке поспешает к ней и выпихивает за дверь. Руки прочь от меня, мистер. У Барта во взгляде ничего, и все же до чего ненавистен ей его вид, когда он помогает ей встать. Она выхватывает бутылку у него из-под мышки, откупоривает ее, подносит ко рту и пьет. Барт выхватывает у нее бутылку, открывает рот, чтобы крикнуть, но напиток успевает скользнуть лезвием своим ей в горло.
Барт кричит, ну что ты за дура? Мы не сможем его продать, если выпьешь. Да и какой дурак пьет на пустой желудок?
Колли говорит, нахер его, пусть не приказывает, что нам делать.
Эта закашляться-горячая странность, и желудок у нее вопит. Все покалывает и жжется.
Барт вцепляется в нее взбешенным взглядом. Затем прикладывает бутылку к губам и пьет. Что за херня? говорит он. Кажется, это ром.
Колли говорит, а ну-ка дай еще глотнуть.
Она думает, это куда лучше бакуна.
Барт вырывает у нее бутылку и делает долгий глоток.
Она чувствует нахлыв некой могучей и внезапной веселости, хочет смеяться над этим миром, хочет смеяться над лицом Барта, как печально он на нее смотрит. Она говорит, ну мы и троица мерзких сорок. Она оттопыривает локти и исторгает сорочий стрекот, раскрывающийся в хриплый смех. Барт стискивает ее взглядом, а затем еще раз отхлебывает из бутылки. Какая троица? говорит он. Нас только двое.
Она видит, как рядом медлит какой-то мужик, чтоб понаблюдать за их сыр-бором, и кричит ему, чтоб шел нахер, мистер любознайка. Говорит Барту, ты никогда к карточным фокусам не примерялся? Смех ее буен. Колли запевает, и она понятия не имеет, откуда он взял эту странную попевку.
Дрын-тра-ля-ля-хи-хи, Крошка Джон лег спать, не снимая портки. Дрын-тра-ля-ля-ха-ха, Велик у него, Мэри их сняла впопыхах.Да что, к чертям, с тобой такое? говорит Барт. Хватается за бутылку и отвоевывает ее. Грейс смотрит, как он на нее глядит, не мигая, пока делает еще один большой глоток. Она опирается о стену, разглядывает Барта и думает, как же воротит меня от всего этого, воротит от дождя, воротит от города этого и от рожи этой дурацкой воротит.