Благородная дичь
Шрифт:
Почти в то же мгновение грянул выстрел! Пуля со свистом пролетела по комнате над самой головой Паулы и Ульриха, и ударила в стену. Вслед за тем в саду послышалось подавленное проклятие, потом глухой шум, как бы от падения или прыжка, треск сучьев, а потом наступила полная тишина.
Ульрих и Паула ничего не видели и не слышали после выстрела. Она, бледная и дрожащая, все еще лежала у него на груди и только теперь слабым голосом прошептала:
— Зарзо! Это — он... Я его видела!
Бернек почти не обратил на это внимания.
— Боже мой, Паула! Да ведь он мог попасть в вас.
— Что из этого? Вы все-таки были спасены! — вырвалось у молодой девушки.
В этом восклицании выражалось такое бурно прорвавшееся счастье, что оно выдало все, если бы даже ее поступок не говорил сам за себя.
— Паула, ты боялась за меня? — страстно спросил Ульрих.
Она ничего не ответила, а только подняла на него глаза, из которых хлынул горький поток слез, и спрятала свою голову у него на груди.
В эту минуту дверь распахнулась, и в нее влетел Ульман, слышавший выстрел.
— Барин, барин, — воскликнул он, но вдруг, увидев парочку, остановился, словно превратившись в соляной столб.
— Да, старик, выстрел предназначался мне, — сказал Бернек, выпрямляясь, но не выпуская Паулы из своих объятий.
— Успокойся, ничего не случилось, мы оба невредимы.
Старый слуга был почти столько же напутан тем, что видел, как и выстрелом. Опомнившись, он поспешил на террасу и закрыл наружную дверь, снабженную крепкими ставнями, но все еще продолжал трястись всем телом.
— Я так и знал! — воскликнул он. — Это не кто иной, как Зарзо!
— Да, вот где засела его пуля, — ответил Ульрих, взглянув на стену, где обои были пробиты и штукатурка отвалилась. — Он хорошо стреляет, и я погиб бы, если бы не ангел-хранитель, стоявший возле меня. Посмотри на него, Ульман, он спас меня!
Он только теперь выпустил Паулу из своих объятий.
В этот момент вошла и госпожа Альмерс; она не знала, что случилось, но была очень встревожена.
— Что случилось? — спросила она. — Ведь это был выстрел около самого замка! Ты тоже слышал его, Ульрих? Надеюсь, что не случилось никакого несчастья?
— Нет, но чуть не случилось, — ответил Ульрих. — Не пугайся, тетя! Это была месть, направленная против меня. Я на днях прогнал одного из своих лесников, и за это он хотел убить меня.
— Господи, помилуй! — с ужасом воскликнула старушка, опускаясь в кресло, но тотчас снова овладела собой. — И ты стоишь тут так спокойно и даешь этому негодяю скрыться? Надо нагнать его! Созови людей, он не может быть далеко!
— Он уже давно в безопасности, — ответил Бернек с хладнокровием, совершенно непонятным его тетке. — Он знает тут каждый уголок, и мои люди, конечно, не догонят его, а скорее только помогут ему скрыться. Они, пожалуй, ничего не имели бы против, если бы он попал в меня.
—
Ульрих, улыбнувшись, ответил:
— Теперь я буду не один: со мной будет мое счастье! Оно и тогда было подле меня, когда пуля чуть не задела меня, и я буду надеяться на него и в будущем. Паула, ты ведь знаешь, какие опасности таятся здесь? Только что грозившая мне была не первой и вероятно будет и не последней из них... Хватит ли у тебя мужества жить здесь несмотря на это, или же ты боишься?
— Я не боюсь ничего, когда я с тобой. Я останусь с тобой на жизнь и на смерть!
Тут Ульрих схватил свое счастье в объятия и так крепко прижал к груди, как будто никогда больше не хотел отпускать его от себя.
У Альмерс был теперь такой же вид, как пред тем у Ульмана: она совершенно оцепенела от изумления. То, что она видела и слышала, являлось осуществлением ее желания, и она понимала, что Ульрих, наконец, заговорил сам, но только никогда не подозревала того, что выражалось теперь на лицах племянника и Паулы, от которой она ожидала только повиновения своей воле...
Бернек подвел к ней невесту и снова серьезным голосом произнес:
— Ты ведь еще не знаешь, тетя, что собственно произошло. Ей одной ты должна быть благодарна за то, что видишь меня живым. Зарзо не дает промаха, и вероятно попал бы и в меня, но Паула заметила его в тот момент, когда он собирался выстрелить; она уже не могла предупредить меня, а потому бросилась ко мне на грудь и спасла меня от опасности. Сделай она хоть одним шагом меньше, пуля могла бы попасть в нее; она защищала меня своим собственным телом.
Альмерс, обыкновенно холодная и гордая, побледнела при этом рассказе; он наконец сломил лед. Ульрих был единственным существом в целом мире, которое она любила, единственным человеком, с утратой которого она никогда не могла бы примириться. Протянув молодой девушке обе руки, она воскликнула:
— Паула, дитя мое, ты спасла моего Ульриха? Поди ко мне! Я должна поблагодарить тебя за это!
Паула не знала, как это произошло, но она почувствовала горячие слезы на своем лбу, крепкий поцелуй и материнское объятье.
— Ну, Ульман, теперь ты можешь тоже подойти и пожелать нам счастья, — сказал Бернек, обращаясь к старому слуге, все стоявшему у дверей и старавшемуся осмыслить все эти неслыханные вещи. — Мы, вероятно, получим твое высочайшее одобрение нашей помолвки: ты уже давно был неравнодушен к своей будущей барыне и охотно подчинишься ее власти; я собираюсь подавать тебе в этом хороший пример.
Ульман схватил обеими руками протянутую руку и почти испуганно взглянул на барина, из уст которого после долгих лет снова услышал шутливое слово.