Благородная империя
Шрифт:
Дорогое оборудование блестело, будто его только что отполировали. На голове Ринслейфа висело какое-то тяжелое устройство, давящее на виски; ему было любопытно, что это, но посмотреть он не мог. В углу стояла крупная черная фигура, напоминающая боевого робота.
Раздвижные двери комнаты раскрылись, внутрь вошел знакомый старик, одетый все в тот же серый костюм, поверх которого был накинут белый халат.
– Доброе утро, Бессмертный рыцарь, – старик присел рядом с Ринслейфом и, взяв в руку его ладонь. – Я исполнил свое обещание.
«Все лучше, чем Дворец возмездия», – подумал Ринслейф и вдруг услышал механический
– Это устройство у вас на голове, – улыбнулся старик. – Благодаря нему вы снова можете говорить.
– Это невероятно… – ответил бывший пленник. – Я и не надеялся даже… что когда-то еще…
– У вас все еще впереди, мой друг. Сейчас я объясню вам, что вас ждет. Видите тот костюм в углу комнаты? – старик показал на робота. – Это ваше новое тело. Мы много циклов работали над этой технологией. Оцифровка сознания – очень сложный и затратный процесс, и вы станете первым живым существом, чье сознание подвергнется полному слиянию с машиной. Вы станете неуязвимым; смерть больше ничего не будет значить для вас. Вы никогда не ощутите боли, не заболеете и не состаритесь. Да… вы сможете продолжить свою борьбу.
– Вы красиво говорите, но… в Секкине больше нет сепаратизма… – сказал Ринслейф, – а Лангорская империя побеждает всегда… Какой смысл в этих доспехах?
– Отнюдь! Эртинур на пороге больших потрясений. Как я уже говорил, Федерация Юга верит в вас.
– Расскажите мне все.
– Еще не время, – загадочно ухмыльнулся старик. – Вы сами все увидите. Откладывать нельзя; мы должны приступать к переносу. Вы готовы?
– Где мы?
– Там, где нам не помешают.
Ринслейф взглянул на черные матовые доспехи, свое будущее тело, и задумался. За научной гонкой Федерации и Империи следил весь мир, потому что из нее рождался прогресс. Великие изобретения, гениальные ученые – и споры о непонятном. «Оцифровка сознания» – для Ринслейфа, человека трущоб, это звучало как черная магия; его разум перенесется в машину, но…
– Что будет со мной после переноса? – наконец спросил Ринслейф.
– Вы станете бессмертным.
– Я имею в виду это тело. Что произойдет с ним?
– Ах, понимаю. Все очень просто. Ваше тело умрет.
Ринслейф вздохнул. Если старик говорил правду, его сознание должно было оказаться в новом теле, но что, если тот лгал или ошибался? Этот вопрос вызвал в его душе бурю, и, если бы у него еще оставались мышцы, он бы дрожал от возбуждения; однако Ринслейф не дал чувствам овладеть собой и рассудил, что лучше рискнуть, чем навсегда остаться живым мертвецом, лишенным права на окончательную смерть.
– Я готов, – наконец ответил он. – Мне нечего терять.
– В таком случае…
В глазах Ринслейфа вдруг потемнело, все тело пронзила боль; человек чувствовал, как бьется в судорогах, и уже никак себя не контролировал. Свет стал мигать, но старик оставался спокойными; агония подопытного как будто не производила на него никакого впечатления.
И боль внезапно пропала. Ринслейф уже ничего не видел, ему казалось, что он парит в абсолютной темноте. «Вот и все? – подумал он, – я умер?» Так продолжалось достаточно долго, но затем его наполнила легкость и странная эйфория. Темнота стала стремительно исчезать, растворяться в ярком свете, исходящем со всех сторон…
Он открыл глаза и увидел лабораторию и своего мучителя в ней. Старик стоял на том же месте, довольно
– Добро пожаловать в мир живых, Рыцарь, – сказал старик.
– Это так необычно, – новый голос Ринслейфа звучал мрачно и внушительно.
– Вы привыкнете. Хорошо чувствуете костюм?
– Идеально, – ответил Рыцарь, осматривая свое новое тело. – Я впечатлен.
– Я должен извиниться за страдания, которые вы перенесли.
– Посвятите меня в свой план, – черный гигант указал на свое бывшее тело, – и сожгите его.
– Сожжем, – сказал старик, – но мой работодатель полагает, что для плана еще слишком рано. Вам нужно освоиться с доспехами. Вы и не догадываетесь, сколько в них функций… В вашу броню встроены реактивные двигатели, работающие на антиматерии. Они включаются простым усилием воли и управляются автоматически. Отправляйтесь на полигон по координатам, которые я вам отошлю, и ожидайте там. Поэксперементируйте заодно со своими способностями – скоро они вам наверняка понадобятся.
– Почему вы не можете рассказать сразу? – раздражился Рыцарь. – Я не люблю тайн.
– Нужны еще некоторые приготовления. Скоро мы будем готовы перейти к исполнению плана, но пока вам не следует засорять память тем, что еще может измениться.
– Принято, – холодно сказал Ринслейф. – В таком случае я выдвигаюсь.
– Хорошие слова, мой друг.
Рыцарь сдвинулся с места и медленными шагами пошел к большой двери, единственному выходу из лаборатории. Когда он скрылся в коридоре, а двери закрылись у него за спиной, старик оперся на стену и захохотал.
– Невероятный успех! – воскликнул он. – Великое время! Вуркулур будет доволен.
***
Рыцаря поразила легкость полета, хотя ощущения его были совсем не такими, как он ожидал. Крылась ли причина в его новом облике или в романтических заблуждениях, которые каждому прививаются с детства, он не понимал, да и не сильно хотел: все-таки виды были захватывающие. Горы и равнины, поля и степи, а между ними – долгий перелет через спокойное море.
Его тело неслось над землей на такой скорости, что, будь он все еще живым человеком, все вокруг слилось бы в цветастый калейдоскоп; Рыцарь опасался, что его обнаружат и собьют как угрозу, однако его опасения были напрасны; несколько раз мимо него пролетали самолеты, в том числе боевые, но никто не обращал не него внимания. «Стелс, – подумал человек-машина, – продвинутый…»
Через некоторое время он оказался над пустыней; земля внизу была освоена слабо, и если бы даже чей-то острый взор и разглядел летящего в небе гиганта, то сообщить о нем было бы некуда. Рыцарь летел долго и уже приближался к цели, но вместо мыслей о задании ему в голову лезли воспоминания о Секкине.
В те годы Рыцаря звали Сунду Ринслейф. Простой секкинец, родившийся через много циклов после покорения этой суровой земли императором Мирагистом и воспитанный в традициях лангорского рабства, он с самого детства не знал иной жизни, кроме службы своим многочисленным хозяевам; только благодаря большой удаче его не успели поработить по-настоящему.