Благородный дом. Роман о Гонконге.

Клавелл Джеймс

Взгляд остановился на человеке из Эс-ай, который по-прежнему наблюдал за ним из-за журнала. Данросс неторопливо вернулся в бар, словно погруженный в размышления. Войдя, он быстро проговорил:

— Фэн, там внизу один чертов журналист, с которым мне не хочется встречаться.

Бармен тут же поднял часть стойки, перегораживавшей проход.

— Рад услужить, тайбань, — улыбнулся он, нисколько не поверив в эту отговорку.

Посетители часто пользовались служебным выходом, расположенным за баром. Женщин в бар не допускали, поэтому обыкновенно клиенты таким образом старались избежать нежелательной

встречи с дамой. «Ну, и с какой, интересно, шлюхой не хочется встречаться Тайбаню?» — вопрошал он себя, глядя, как тот поспешил к выходу, оставив щедрые чаевые.

Выйдя в переулок, Данросс завернул за угол и сел в такси, скорчившись на заднем сиденье.

— В Абердин, — бросил он водителю, объяснив по-кантонски, куда именно.

— Айийя, домчимся стрелой, тайбань, — тут же заявил тот, довольный, что узнал Данросса. — Можно спросить, что нас ждет в субботу? Будет дождь или нет?

— Не будет дождя, клянусь всеми богами.

— И-и-и, а кто победит в пятом?

— Этого мне не шепнули на ушко ни боги, ни гнусные Великие Тигры, которые подкупают жокеев или пичкают стимуляторами лошадок, чтобы надуть честных людей и не дать им разбогатеть. Однако Ноубл Стар будет стараться.

— Все эти блудодеи будут стараться, — угрюмо проворчал водитель, — но кого выбрали боги и Великий Тигр ипподрома Хэппи-Вэлли? Как насчет Пайлот Фиша?

— Этот жеребец хорош.

— А Баттерскотч Лэсс? Нужно ведь, чтобы банкиру Квану повезло.

— Да. Лэсс тоже хороша.

— Рынок будет ещё падать, тайбань?

— Да, но в пятницу покупай акции Благородного Дома без четверти три.

— По какой цене?

— Подумай своей головой, Почтенный Брат. Я что тебе, Старый Слепец Дун?

Тесно прижавшись и ощущая друг друга всем телом, Орланда и Линк Бартлетт танцевали в полутьме ночного клуба. Чувственная музыка в исполнении филиппинского оркестра звучала негромко, ритм завораживал, а посередине большого роскошного зала, сплошь в зеркалах, выделялся островок света. Возле ниш, в которых прятались низкие столики и глубокие шезлонги, многочисленными светлячками мелькали карандаши-фонарики официантов во фраках. Множество одетых в красочные вечерние платья девиц сидели стайками и щебетали или смотрели на немногочисленные танцующие пары. По одной или по двое они то и дело подсаживались за столы к мужчинам, чтобы развлечь их, занять беседой и напроситься на угощение, а примерно через четверть часа нарядные пташки вспархивали, чтобы присесть за другой столик, и их передвижениями мастерски руководила бдительная мама-сан с помощниками. В этой роли выступала грациозная шанхайка лет пятидесяти, прекрасно одетая и рассудительная.

Она говорила на шести языках и отвечала за девиц перед владельцем заведения. Успех или неуспех бизнеса зависел от неё. Девицы повиновались ей беспрекословно. А также вышибалы и официанты. Вокруг неё вращалось все, она была повелительницей в здешних краях, поэтому все перед ней виляли хвостом.

Мужчины приводили с собой дам нечасто, хоть это и не возбранялось — при условии, что клиент не поскупится на чаевые и будет заказывать одну порцию напитков за другой. Десятки таких ночных увеселительных заведений были разбросаны

по всей колонии, несколько закрытых, а в основном открытые; они обслуживали всех мужчин: туристов, приезжих и гонконгских янь. Во всех имелся богатый выбор девушек любого цвета кожи. За плату они готовы были посидеть с гостем, поболтать или послушать. Цены разнились, качество тоже, но цель везде преследовалась одна: удовольствие для посетителя, деньги для заведения.

Теперь Линк Бартлетт и Орланда прильнули друг к другу ещё теснее, они скорее не танцевали, а покачивались, и её голова невесомо покоилась у него на груди. Одна рука нежно касалась его плеча, а другая, такая прохладная, лежала в его руке. Он приобнимал её, держа за талию. Его тепло отдавалось глубоко внизу живота, пальцы почти неосознанно ласкали сзади его шею, и она в такт музыке приникла к нему чуть ближе. И ноги, и все тело устремлялись за ним. Почти сразу она ощутила его восставшую и выросшую плоть.

«Как вести себя сегодня? — мечтательно гадала она. — Такой чудный вечер, и все было так хорошо. Да или нет? О, как я хочу...»

Казалось, тело живет уже своей жизнью, прижимаясь к нему ещё плотнее: спина чуть изгибается, низ живота подается вперед. И захлестывает жаркая волна.

«Надо умерить пыл», — подумала она. И, сделав над собой усилие, отпрянула.

Бартлетт почувствовал, что она уже не с ним. Рука все так же оставалась на её талии, и он притянул её к себе, и ладонь не ощутила нижнего белья — только тело. «Как необычно. Только плоть под легким шифоном... а тепла больше, чем просто от плоти. Господи!»

— Давай присядем на минутку, — хрипло проговорила она.

— Вот танец кончится, — пробормотал он.

— Нет, Линк, нет, у меня ноги подкашиваются. — Она с усилием обняла его обеими руками за шею и слегка придвинулась, держась за него и позволив ему принять на себя часть её веса. — Я могу упасть, — широко улыбнулась она. — Ты ведь не хочешь, чтобы я упала, верно?

— Тебе не упасть, — улыбнулся он в ответ. — Никак не получится.

— Пожалуйста...

— Ты ведь не хочешь, чтобы я упал, верно?

Она рассмеялась, и он весь затрепетал от её смеха. «Господи, успокойся, она уже завела тебя».

Какое-то время они ещё танцевали, но уже не так близко, и он чуть остыл. Потом повернул её и пошёл сразу за ней, и они уселись за свой столик, развалясь на диване, ещё не избавившись от ощущения близости. Их ноги соприкоснулись.

— То же самое, сэр? — подошел официант в смокинге.

— Мне не надо, Линк. — Ей хотелось отчитать официанта за неуместное предложение: ведь они ещё не допили того, что было.

— Ещё мятного ликера? — спросил Бартлетт.

— Мне не надо, правда, спасибо. А ты выпей.

Официант исчез. Бартлетт предпочел бы пиво, но не хотелось, чтобы был запах изо рта, а ещё больше не хотелось портить впечатление от самой вкусной еды, какую ему когда-либо доводилось отведать. Паста была просто изумительная, телятина нежная и сочная, с лимоном и винным соусом, от которого пощипывало во рту, и салат отличный. А потом дзабальоне, приготовленный у него на глазах: яйца, марсала и какое-то волшебство. И постоянно исходившее от неё сияние, и слабый аромат её духов.