Шрифт:
Annotation
Зарин Андрей Ефимович
Андрей Ефимович Зарин
Благородный спорт
Зарин Андрей Ефимович
Благородный спорт
Благородный спорт
Женя была в восторге. Она в первый раз пришла на бега, -- и красота бегов, волнение толпы, весёлые лица, говор, смех, наконец, чудный зимний день заставляли её безотчётно смеяться, всему радоваться и глядеть на всё тем счастливым взглядом, когда всё кажется прекрасным. Она не отпускала от себя Пролётова, которого держала под руку, и благодарным взглядом смотрела на своего брата, который упросил маму отпустить её с ним.
– - Это я понимаю, -- говорил Пролётов, сторонник рысистого бега: -- это - благородный спорт, наслаждаешься действительной красотою бега лошади и не думаешь с тревогою о возможности катастроф. Здесь и игра, и наслажденье, и польза...
– - Да, да, -- подхватывал брат Жени, тоже предпочитавший бега скачкам: -- здесь ни шеи не сломят, ни лошади не изувечат... Красота, пластика...
Женя кивала головою и соглашалась с ними.
Она летом была на скачках. Длинные поджарые лошади как-то смешно выбрасывали свои ноги, поджимая зад, и скакали словно загнанные зайцы, а на их спинах, как учёные обезьяны на собаках, подпрыгивали бритые, сморщенные карлики-жокеи в своих полосатых куртках, и Женя со страхом ожидала, что кто-нибудь сорвётся с лошади и разобьётся насмерть о плотно убитую землю. Ничего красивого не было.
Другое дело - бега... Запряжённые в лёгкие беговые санки стройные, могучие рысаки быстро несутся по снежной дороге, красиво выбрасывая ноги и подбирая шею. Держа в вытянутых руках вожжи, крепко упираясь ногами в передок, сидит наездник в неподвижной позе, пристально следя за нервным рысаком. В безмолвной тишине слышны только удары подков об убитую дорогу, бодрый храп лошади да изредка лёгкий вскрик наездника, и кажется, не бегут по земле эти могучие кони, а несутся по воздуху, -- так лёгок и плавен их быстрый бег. Не вздрогнет спина, не взмахнёт голова от неровного шага, и, словно стрелы, ровно, бесшумно они летят к намеченной цели. И вдруг, почти у конца, к разгоревшемуся рысаку подходит верховой и помчится с ним рядом, склоняясь над его головою и что-то шепча ему на ухо. И рысак, словно понимая шёпот, напрягает силы, и быстро, как молнии, мелькают его точёные ноги.
Женя замирала от восторга, не отводя взгляда от снежной дороги, по которой неслись рысаки. Волнение толпы охватывало и её нервной дрожью, и она тревожно следила за исходом бега.
В круге бежало по две лошади. Они бежали в одну строну с противоположных концов диаметра круга от намеченных столбов, и Женя, смотря по прямой линии, видела, как через каждые полкруга мимо столбов мелькали
– - Раз!
– вырвалось в этот момент у всей толпы, как вздох, и увлечённая Женя невольно повторяла:
– - Раз!
– - Скачет, скачет!
– с ужасом вскрикивал кто-нибудь из толпы, когда рысак, вдруг сбившись с рыси, начинал идти в галоп, и Женя тотчас заражалась страхом закричавшего и начинала считать скачки:
– - Один, другой, третий...
– - Поставил!
– вскрикивал другой радостно, когда наездник, ловко передёрнув вожжами, ставил лошадь на прежнюю рысь, но Женя вздыхала печально, потому что на этой проскачке рысак потерял добрую треть секунды, а его противник всё забирал и забирал вперёд, мерно выбрасывая свои крепкие ноги, жаркими ноздрями вбирая воздух, и у намеченных столбов мелькнула сперва одна голов, а потом лишь спустя другая...
К концу бега публика заволновалась и хлынула к выходу.
Женя дрожала в волнении. Волнение это дошло до своего апогея к последнему отделению. Должны были идти тройки. Записалось четыре. Игроки рассчитывали на крупную выдачу и, кроме того, самый бег имел молодецкий, удалой характер.
Тройки обыкновенно идут с места в карьер и вплоть до намеченной цели мчатся в бешеной скачке, разбрасывая крепкий снег и наполняя воздух гиком, криком и звоном увешанной бубенцами сбруи...
Публика бросилась к выходу на плац, где позади павильона стояли в ожидании состязающиеся тройки. Каждому хотелось посмотреть на них, оценить их достоинство и сообразить шансы выигрыша.
Женя волновалась.
– - Идёмте же, идёмте!
– тянула она Пролётова.
Тот с улыбкою обернулся к её брату, который вынимал деньги для ставки.
– - Ну, мы пойдём, а ты ставь! Мне на Горланову два возьми!
– - Смотри, лучше на Голышеву!
– - Мне на Горланову!
– - А я на Голышеву!
– - Как знаешь!
– - А чьи тройки будут?
– спросила Женя.
– - Горланова, Голышева, Вахромеева и Ободьева, -- ответил наизусть брат.
– - Только две и стоят внимания, -- сказал Пролётов: -- Голышева и Горланова!.. Иди же, ставь!
Брат Жени рванулся в толпу и стал работать локтями, пробираясь в будке тотализатора, а Пролётов, ведя Женю, осторожно двинулся к выходу.
Кругом раздавались спорящие, взволнованные голоса, изредка смех и шутка.
– - Как теперь Ободьев возьмёт... вот и будет!
– кричал кто-то.
– - Рублёв по триста дадут!
– отвечал другой.
– - Братцы, а ведь в позапрошлом году вахромеевская взяла?
– - Ври больше!
– - Вот-те крест!
– - Те, стало быть, подохли!
– загрохотал кто-то.
– - Лошади же, я тебе скажу! Господи! Львы!
– восторгался картуз, только что пришедший с плаца.
– - Петя, ты хоть один билетик на Ободьева!
– упрашивала молоденькая дама брюнета в цилиндре.
– - Отстань!
– оттолкнул он её локтём, отсчитывая деньги.
– - Будет дело!
– радовался отставной чиновник, вытирая вспотевшее в душной зале лицо.
– - Братцы, и кто же у меня три рубля упёр?!
– заорал кто-то.
– - Тише!
– крикнул городовой.
И весь этот шум покрывали собой стук штамповальной машинки и голоса выдающих билеты.