Благословение проклятых дорог
Шрифт:
И радужные крылья вспыхнули огнём, стекли на кожу каплями жидкого огня… А я, почти обезумев, цепляюсь за каменно-твёрдые мужские плечи! Извиваюсь, чтобы скинуть разделяющее нас одеяло. Чтобы быть ещё ближе и чувствовать его рядом всей кожей!
И запах ночного ветра с лёгким привкусом костра на губах — запах его дыхания, его волос… запах Хартада… А тарухан целовал меня. Жадно, глубоко, нежно… Так не целуют — так пьют воду умирающие от жажды. Так делают первый вздох лишённые воздуха! Так…
— Моя, — его шёпот дрожью отдаётся в
Невыносимое, почти болезненное ощущение потери себя в этом поцелуе. И счастье, которое во сто крат ярче и горячее вулканов всех миров, пожирает плоть. Ослепительное, всепоглощающее счастье быть частью любимого. Всецело, безостановочно, вечно…
— Хартад… — отчаянный стон, и я, наконец-то избавившись от одеяла, обвиваю ногами его талию, чтобы врасти в него кожей, сердцем, душой…
— Родная… — он прервал поцелуй и прижался щекой к виску, сминая простынь в кулаке.
Чувствуя, как мелко дрожат его выпуклые мышцы под моими пальцами, я забыла, как дышать. Зато всем существом слышала, как бешено стучало сердце в груди тарухана, а по моим венам толчками растекалась раскалённая лава. И да, это — достойная замена дыханию! Более чем…
— Я… я не могу остановиться, — простонал Хартад хрипло и, отстранившись, посмотрел на меня абсолютно чёрными глазами. — Таша… я так хочу тебя.
Ответила бы, но голос сгорел в пульсации лавы вместе со всеми сомнениями, и я лишь стиснула огромное, бугрящееся мышцами тело сколько было сил.
— Любимая…
И в следующий миг клочья сорочки взлетели в воздух, а меня подхватил вихрь чёрного пламени, по имени Хартад. Лава обжигает? Да! А вот огонь цвета ночи в глазах любимого сжигает дотла! И уже нет ни воздуха, ни нас — лишь безумие слияния двух бесконечностей, когда само время плавится и стонет. Когда миры вращаются вокруг и осыпаются тёмными искрами на исступлённо врастающие друг в друга тела и души…
Эпилог
Миг и вечность слились воедино, но и они растаяли во времени. Дыхание пламенной бесконечности остыло, а лава в венах медленно обратилась алой кровью.
Как мы только бельё не подпалили? — подумала вяло, растекаясь по большому мужскому телу волнами неги и сладкой усталости.
— Таша, — когда безумие чёрного пламени схлынуло, оставив истаивать на коже искры почти невыносимого счастья, бархатный голос скользнул по отяжелевшим векам. — Любимая…
Ласковые губы Хартада прижались к переносице, а после невесомыми поцелуями осыпали брови, виски, щёки… Я открыла сонные глаза и улыбнулась зеленоглазому принцу.
В комнате царил предрассветный полумрак, но родное лицо я видела отчётливо. Опираясь на локти, тарухан склонился надо мной и горячо прошептал:
— Родная, послушай меня сейчас.
— Ммм… — потянувшись, я обняла любимого за шею и потёрлась щекой о его руку.
— Чудо моё, умоляю, выслушай, — сглотнув, выдавил Хартад
— Я. Люблю. Тебя, — выделяя голосом каждое слово сказал он, будто пытался не произнести — вложить в мою душу, чтобы каждое отпечаталось там навечно. — Когда проснёшься, помни: я всегда рядом. Верь мне, любимая! Я бы рад никогда не выпускать тебя из объятий, но сейчас это невозможно. Веришь?
— Верю, — кивнула, вторя вспышке радужного мерцания в глубине.
— Ты только верь, родная… — почти умоляюще прошептал Хартад, прижимая к себе крепко и почти исступлённо. — Верь мне!
Я пискнула в кольце его рук, но и на миг не попыталась отстранится, вдыхая запах его волос. Лишь удовлетворённо вздохнула, обвивая руками напряжённый торс и кончиками пальцев скользя по мышцам спины.
— А теперь спи, — бережно укладывая и укутывая пушистым одеялом, хрипло простонал он, глядя совсем уже чёрными от вновь наступающей на редуты разума страсти глазами, и в глубоком бархатном голосе послышались страдальческие нотки: — Если бы ты только знала, как не хочу тебя отпускать!
— Не отпускай, — полуживая от усталости, я поймала его ладонь подсунула себе под щёку, целуя уголком губ и закрывая глаза. — Никогда.
— Таша, — тяжёлый вздох и вторая ладонь осторожно погладила по волосам.
Зевнув, я уже сквозь сон улыбнулась:
— Увижу Унара, скажу, что он был прав.
— Духа Смерти? — мгновенно заледеневшим голосом выдохнул Хартад.
— Угу… Мы с ним, когда я умерла, — пальцы под щекой дрогнули, — познакомились.
— С духом Смерти? — недоверчивое и ещё более напряжённое.
— Ага. Мы с ним чай пили. Болтали, — зевнув, пробормотала я, еле-еле удерживаясь на кромке темноты царства Морфея. — Скучно ему…
— В каком смысле?
Уже проваливаясь в тёплую темноту, пахнущую ночным ветром и дымом костра, я прошептала:
— Жениться… хочет.
— На ком жениться и в чём он был прав?
Но я не ответила — уже спала, обеими руками обнимая ладонь зеленоглазого тарухана…
Солнышко припекало, с улицы доносился щебет птиц, приглушённый стёклами.
Улыбка на губах, радуга в ладонях и теплое ворчание крылатого чувства под рёбрами…
Проснувшись, я долго не открывала глаз. Казалось, подушка пахнет ночным ветром и дымом костра. Запах любимого будто перекочевал из грёзы в действительность и теперь волнующим обещанием счастья окутывал, волновал и манил.
Верила ли я в реальность сказочной ночи и всего сказанного Хартадом? И нет, и да. Для меня были и поцелуи, растворяющие в чёрном пламени, и лава по венам, и хриплые, полные исступлённой страсти стоны. Конечно, были! Иначе как объяснить радужную лёгкость в сердце?
А вот для самого Хартада… не знаю. Но даже если нет, уже не важно. Я поняла главное: не любить этого зеленоглазого тарухана не смогу. Пусть.