Благословение проклятых дорог

Штаний Любовь В.

— Лучше бы и вправду ударила, — вздохнул он. — Что я должен сделать, чтобы ты поверила в реальность происходящего? Скажи, как убедить самую упрямую и непредсказуемую девушку на Шайдаре, что люблю одну её?

Это жестоко и глупо — спрашивать у меня, как убедить Нариду в своей любви. Сразу опять стало холодно до боли. Потом дошло. Хартад говорил не о ней! Обо мне! Этот мужчина, который стоит на расстоянии вытянутой руки, и вправду любит меня, а не красавицу-тарухану. Пусть лишь во сне, лишь до утра, но…

— Просто согрей меня, — попросила я тихо. — Мне так холодно без тебя… душа стынет.

— Но

я с тобой, — прошептал он, привлекая к себе. — Всегда с тобой! Как ты можешь сомневаться в этом, родная?

Я снова уткнулась лицом в его плечо и замерла, всей кожей ощущая его близость… губами касаясь ключицы и чувствуя её чуть солоноватый привкус… содрогаясь от звучания глубокого бархатного голоса… вдыхая волнующий запах летнего ветра… впитывая жар большого тела.

Хартад… Любимый…

И нет сил шевельнуться. Страшно разорвать касание хоть на миг, потому что до стона боюсь разрушить это волшебство. Вдруг, стоит поддаться искушению и опустить ладонь ниже, ощущая живую силу скрытых под горячей кожей мышц, всё рассыплется? Вдруг чуть теснее прижмусь губами к солоноватой коже горла и всё? Хартад растворится в ночной темноте, а я останусь одна? Без него…

— Это я должен сомневаться и не верить, — прижимая к себе всё ближе, проговорил он куда-то в волосы. — В конце концов, я лишь смертный, а ты много больше, чем хранительница Несущего Надежду. Ты — моё чудо. Светлое, нежное чудо…

Он опустился на кровать и, усадив к себе на колени, закутал нас обоих одеялом, а я…

— Правда твоё? — запрокинув голову, спросила заворожено. — Честно?

Но тарухан не ответил. Вместо этого осторожно взял за подбородок и прошептал, глядя в глаза:

— Моё? — и столько надежды в голосе, столько любви в каждом слове! — Таша, ты… моё чудо? Моё?

Я? Чудо?

— Нет, — титаническим усилием выдохнула почти беззвучное.

Хартад опустил руку, со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и просто закрыл глаза. Несколько секунд я в каком-то жутком эмоциональном ступоре смотрела на желваки, ходившие на высоких скулах, и жадно впитывала каждую деталь, навечно вписывая её в архивы памяти.

Просто сидела, запоминая, как движется горло… как вздымается грудь… как в уголках глаз проявляются две морщинки, когда Хартад плотно смыкает веки…

Как я буду без всего этого? Как смогу дышать, не ощущая себя частью этого мужчины?

— Ты согрелась, — проговорил тарухан ровно и, привстав, бережно переложил меня на кровать. — Теперь спи.

И вправду, согрелась. Льдистое чувство, растопленное близостью и теплом зеленоглазого принца, ушло. Теперь в животе, как обезумевшие, не порхали — метались из стороны в сторону пресловутые бабочки. Вот только… бабочки эти казались огненными и обжигали нутро каждым взмахом крыльев.

Когда Хартад склонился надо мной, укрывая одеялом, я наконец-то вышла из странного ступора, в котором пребывала до сих пор. И вот тут до меня дошло, почему бархатный голос лишился глубины, а зелёные глаза света.

— Ты не понял, — осознав, как выглядело моё «нет», я обхватила родное лицо ладонями: — Ведь это ты — чудо. Ты! И да, я не верю тебе. Тот разговор… он просто облёк всё в иную форму, но в глубине души я знала всегда —

ты слишком замечательный, чтобы любить меня.

Тарухан не шевелился. Глядя так… ну, та-а-ак… Наверное, я недавно так же смотрела, боясь разрушить волшебство его близости. Он лишь смотрел, словно пытался вобрать всю меня в зелёную глубину своего взгляда, а я…

— Ты умный, сильный, ответственный и благородный… Одним словом — ты! Как можно тебя не любить?! Ничего странного, что я дышу тобой, а без тебя задыхаюсь от холода. Твой голос, как наркотик! Слышу и забываю обо всём на свете… Ты моё чудо, и я люблю тебя всем существом, каждой клеточкой тела. Но, Хартад, я ведь всегда знала, что ты слишком хорош для меня.

Сглотнув, он попытался возразить, но меня понесло — признания хлынули, как из рога изобилия:

— Я не понимаю, зачем тебе взбалмошная бестолковая девчонка, которая на каждом шагу находит кучу неприятностей на свою голову! Зачем, родной? Я хотела бы измениться для тебя, но… Не могу. Я не знаю, как стать другой. Тем более, даже стань я лучше в десять или в сто раз — всё равно даже тогда буду лишь бледной тенью той женщины, которую ты действительно заслуживаешь! Я…

— Таша, — закрывая мой рот ладонью, выдохнул хриплое Хартад, а я не удержалась — вцепилась в большую сильную руку. Прижалась к ней губами, потёрлась щекой… Пусть лишь во сне, всего на несколько часов, но он рядом!

— Светлая моя… — едва слышный полустон-полувздох, исполненный чего-то огромного и жаркого, рвущегося наружу сквозь стиснутые зубы.

Я всхлипнула, осознавая, что дышать воздухом, в котором не будет этого едва уловимого аромата его горячей кожи — пытка. Как я смогу выносить её — годы, десятилетия?

— Глупенькая… Порой ты и вправду такая, — Хартад улыбнулся и перехватил мои руки. Прожигая взглядом, тарухан принялся целовать костяшки захваченных в плен пальцев, шепча: — Если любишь, просто поверь! Если любишь, умоляю — не меняйся ни в чём. Я приму тебя любую, но… как буду без тебя, такой, какая ты есть? Наивная, искренняя, доверчивая, нежная…

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут мужчина одним стремительно-плавным движением толкнул на кровать и навис надо мной, навзничь лежащей на постели.

— Люблю тебя одну, — выдохнул он, едва касаясь губами губ, и радужное нечто внутри меня застонало, расправляя изломанные, смятые и разорванные в клочья остатки крыльев.

Жгучей волной окатила боль былого разочарования, чтобы схлынуть через миг, являя миру не рваные ошмётки веры — новые яркие и ослепительно сверкающие крылья!

— Всё, чего хочу, — продолжил тарухан тихо: — чтобы ты была счастлива. Со мной или без меня, но ты обязана быть счастливой. Такая, какая есть…

— Хартад… — эмоции переполняли, сверкание призрачных крыльев ослепляло, солёной влагой выступало на ресницах. — Я не могу без тебя… Не хочу!

И я обвила могучую шею руками, чтоб он не исчез.

— Люблю тебя, — покрывая родное лицо быстрыми поцелуями, всхлипнула. — Дышу тобой! Умираю без твоего голоса, без твоего тепла… Без тебя умираю!

— Таша! — почти крик, и его жадные горячие губы накрыли мои, чтобы обжечь, растворить в томительной пульсации лавы, в которую превратилась кровь.