Благословенный 3
Шрифт:
— Глазами? Что вы, сэр! Я был в самом горячем месте, сражался у мыса Крюссерорт! В тот день мои фрегаты стёрли шведов в мелкую пыль!
— Разве не действия кораблей Повалишина и Круза обеспечили нам успех? — не без удивления произнёс капитан-командор Карцев.
— Собственно русский флот оставался в стороне от битвы. Эскадра Чичагова находилась в шести милях на зюйд-ост от места битвы и не приняла в нёй никакого участия!
— А я слышал, что главную роль сыграла подводная баррикада, устроенная приказом цесаревича Александра, ставшая непреодолимой преградой для основной части шведского флота! — заметил Антон Антонович, со значением глядя на
— Ерунда! В море нельзя сделать забора, это же не деревенский огород! — со смехом отвечал Нельсон. — Все эти потуги совершенно излишни, если у вас есть нормальный боеспособный флот, и бессмысленны, если его нет.
Уголок рта юного графа дёрнулся вниз; серебряная вилка задрожала, дребезжа о фаянс тарелки.
— А наш Балтийский флот может ли почитаться за действительный против первоклассных морских держав? — не отставал от него Скалон.
— Честно, не представляю, что должно произойти, чтобы вы когда-нибудь смогли сравняться с Голландией или с Францией; про Англию же нечего и говорить! На Балтике невозможно научиться мореходству — это не море, а мелководная замкнутая лужа! Так что господин Чичагов совершенно справедливо держался под Выборгом в стороне — выучка его людей не давала ему никаких шансов на успех!
Толстой в гневе резко распрямился, отодвигаясь от стола; от был бледен и зол. Неизвестно, что бы он выкинул в следующий момент… если бы его не опередили. Наблюдавший за графом Скалон лишь краем глаза заметил, что над столом произошло какое-то резкое движение; и когда он обернулся, всё уже случилось. Лицо Нельсона всё было залито кроваво-красным лафитом, выплеснутым из бокала Павла Васильевича Чичагова. Последний, привстав над столом, буквально задыхался от гнева.
— Сударь, вы забываетесь! — буквально прорычал он Нельсону. — За этим столом есть немало людей, которые участвовали в той битве, и прекрасно знают, как было дело, и сколь чудовищна ваша грязная ложь! Вы лжец и подлец, и я вызываю вас на дуэль. Немедленно!
Все были несказанно потрясены. Поднялся шум, кто-то бросился уговаривать господ офицеров помириться, в благородном порыве замять неприятное дело. Чичагов стоял на своём, особенно требуя немедленной сатисфакции, поскольку должен был через два дня уже отправиться на Мальту во главе небольшой эскадры, собранной из сохранившихся после пожара кораблей. В общем, помирить их не удалось, и всё шло к дуэли завтра утром.
Все были потрясены случившимся, не исключая и Скалона. И лишь Фёдор Толстой, наблюдая всё это, медленно приходил в себя. Его лицо постепенно порозовело, возвращая своё обычное полупрезрительное выражение. Подняв глаза на Антона Антоновича, он с лёгкой усмешкой развёл руками, и одними губами произнёс «не успел!».
* «мерчант» — наёмник.
Глава 15
Тем временем ко мне наконец прибыл французский посол. Сие, без преувеличения, историческое событие (дипломатические сношения с Францией уже лет пять как были расторгнуты), случилось 5-го мая, в день, когда наша, сильно урезанная Средиземноморская эскадра, отправилась в место постоянной дислокации — на Мальту.
Эмманюэль Жозеф Сийес — специальный посланник французской Директории, направленный немедленно после того, как во Франции получили известие, что при Российском дворе готовы принять
Надо сказать, что появление Сийеса в Петербурге вызвало новый взрыв негодования среди высшего света. У нас вообще ни в каком виде категорически не хотели иметь дела с революционной Францией, даже после того, как якобинский террор уступил место буржуазной респектабельности Директории. К тому же, омерзение вызвала и сама личность французского посланника. Мосье Сийес — бывший аббат, и в петербургских салонах его величали не иначе как «расстрига». К тому же этот человек больше года возглавлял Конвент, после всех этих многочисленных казней получивший в глазах всего света столь демоническую окраску.
А мне, признаться, наплевать. Неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей. Вглядываясь в сильно потёртое жизнью, — точь-в точь как полученный в кабаке на сдачу с полтины двугривенный, — лицо своего визитёра, вдруг понимаю, что могу охарактеризовать его одним словом: «решала». Определённо — этот тип кого угодно продаст, купит и снова продаст (но уже дороже)! Ну что же, у меня есть чем поторговать.
— Мосье Сийес… Или мне следует называть вас «ситуайен»? Нет, всё же «мосье»? Какая жалость! Я нахожу невыразимое очарование в ваших революционных терминах — они прекрасны, как сама надежда. «Жерминаль, прериаль, фрюктидор, термидор»… Право, напрасно вы от этого отказываетесь!
— Самый главный предмет, от которого мы почти отказались, это гильотина! — с любезной улыбкой отвечал бывший аббат. — Революция утратила свой экстремизм и жестокость, и теперь Франция открыта для дружественных отношений со всеми нациями! С уверенностью могу сказать, что директора республики были счастливы узнать, что в России готовы принять их представителя; со своей стороны хочу выразить вам глубочайшую признательность, что именно меня Ваше величество избрали в качестве желаемого лица, представляющего Францию!
«Кого же ещё, как не тебя, французский „делатель королей“, стоит видеть на переговорах? Именно ты рулишь республикой; и наверняка в твоей беспокойной и бесконечно циничной голове уже зреют мысли, кого из французских генералов выдвинуть на место Первого консула» — невольно подумалось мне.
— Ну что же, мосье Сийес, давайте перейдём к делу. Я хотел бы постепенно нормализовать отношения с Францией. Полагаю, что у наших стран не так много неразрешимых противоречий, зато есть несколько направлений, в которых мы могли бы успешно сотрудничать. Революционные ужасы в прошлом — тем лучше! Давайте обсудим дела…
Сийес улыбнулся с выражением, что должно быть, когда-от праматерь Ева видела у древнего Змея. «Скушай яблочко, оно и вкусно, и полезно…». Скользкая же каналья!
— Ваше Величество! Франция, прежде всего, ожидает признания наших новых границ по Рейну!
— Ваше желание ожидаемо и понятно. Но, ради Высшего Существа, назовите причину, почему мы должны признать эту границу?
— Разве доблесть революционных войск не является достаточным к тому основанием? Будь теперь в Париже Людовик XVI, Ваше Величество, я полагаю, не стали бы обременять себя поиском иной причины!