Благословенный Камень

Вуд Барбара

— И вас, любезная госпожа! — ответил он, снимая шляпу и отвешивая изысканный поклон.

Манера приветствия этого разносчика, который был родом из других земель, — у него был оливковый цвет лица и густая серебряная борода — всегда напоминала настоятельнице о придворных и королях. Он носил длинное расшитое звездами и месяцами одеяние и шапку на подкладке, украшенную по краю бахромой. Он был высок и статен и, хотя на вид ему было около шестидесяти, держался прямо и никогда не сутулился. Его старая лошадка тащила за собой фургон, представлявший удивительнейшее зрелище, потому что он был расписан небесными символами, знаками зодиака, кометами, радугами, единорогами и большими всевидящими глазами. Разносчик слыл исполнителем мечтаний и чародеем. Людям нравилось произносить его имя — Абу-Азиз-ибн-Джаффар; дети ходили за его фургоном по пятам, выкрикивая его имя, и женщины, заслышав его, выбегали из домов. На самом деле его звали Симон Левит, и он был

еврей. Он рассказывал всем, что он родом из «далекой Аравии», хотя на самом деле родился в Севилье, в Испании. Для клиентов он был цыганом-христианином, но под свои длинным балахоном он носил шаль с кисточками и по ночам, когда оставался один, с трепетом в сердце взывал: «Слушай, Израиль». Симон скрывал свое происхождение не потому, что опасался недоброжелательного отношения со стороны местных жителей (преследования евреев начнутся лишь три столетия спустя, когда нужно будет свалить на кого-то «черную смерть»), а потому, что ему хотелось, чтобы в нем видели экзотическую личность, окруженную ореолом таинственности. Ему нравилось торговать тайнами и иллюзиями; нравилось, как озаряются лица детей при виде его фокусов и чародейства, потому что Симон и сам в душе был молод. Он попал на остров Британию случайно, на корабле, который должен был плыть в Брюгге, но сбился с курса. И когда увидел, что резко выделяется на фоне остальных — то решил остаться, потому что исключительность приносит выгоду. Он жил одиноко, совершая ежегодные поездки из Лондона до Адрианова Вала и обратно, и с нетерпением ждал того дня, когда сможет удалиться на покой в собственный маленький домик, а свою верную спутницу, старую лошадь Шешку, служившую ему уже пятнадцать лет, отправить пастись на пастбище.

У господина Абу-Азиз-ибн-Джаффара была лишь одна слабость, из-за которой он не однажды оказывался на краю гибели — женщины. Каждая встречная женщина — молодая или старая, толстая или худая, медлительная или живая — была для него воплощением радостной тайны. Он иногда думал, что это потому, что он вырос в семье, где было восемь братьев. Он не скрывал, что считает женщину даром Всевышнего мужчине, несмотря на то, что написано в Торе о неудачном опыте Адама с Лилит. Ему нравились в женщинах их мягкость и их запах, и непостоянство, и то, что они кажутся слабее мужчин, а бывают нередко сильнее. И неукротимый материнский инстинкт. И кокетство. И распущенные длинные волосы — о, эти волосы! И хотя Симон был уже в годах, но не настолько стар, чтобы не оценить по достоинству крепкие бедра, пышную грудь и отзывчивое сердце. Он никогда не принуждал женщин к близости и никогда не компрометировал их; право решать оставалось за женщиной. Но где бы он ни был, повсюду женщин завораживало то, что он чужеземец, — им казалось, что в заморских странах мужчины любят по-другому, что они знают о любви что-то, о чем не ведают те, что рядом. Он не обманывал их ожиданий.

Он путешествовал в одиночестве, почти никогда не вступая в праздные разговоры. Люди, даже неграмотные, по тем символам, которыми была разрисована его кибитка, догадывались, что он и алхимик, и предсказатель, и знахарь, и фокусник. Он продавал и менял все — пуговицы, булавки и нитки, зелье и мази, пузырьки и ложки; только одного он не делал никогда — не торговал церковной утварью и мощами. Потому что Симон Левит принадлежал к редчайшему виду бродячих торговцев — он был честным торговцем. Пусть волосами, зубами и костями святых торгуют шарлатаны. А о частице, точнее щепочке, от Истинного Креста, которая хранится в новом монастыре, у него было свое мнение, которое он держал в тайне. Он не раз встречал такие щепочки, странствуя по Испании и Франции, и знал, что множество подобных щепочек хранится в храмах по всей Европе и в Святой Земле. Глупцы предполагают, думал он, что если собрать вместе все эти так называемые частицы Истинного Креста, то можно будет построить лестницу до луны.

Он помнил сумасшествие, объявшее Англию двадцать два года назад, когда все ждали прихода нового тысячелетия. Тогда это озадачило Симона, потому что в еврейском календаре никак не выделялись тысячелетия, так же, как и в календаре их сводных братьев мусульман, которые вели летоисчисление со времен Мохаммеда. Может быть, конец света постигнет лишь третью часть населения Земли, а остальные будут жить дальше, как жили? Этот вопрос вызывал бесконечные споры, потому что великая полночь наступила и прошла без каких бы то ни было последствий, и теперь священники заявляют, что Иисус с ангелами спустятся на землю с приходом следующего тысячелетия, в невообразимо далеком 2000 году.

Странствуя по английским деревням, Симон был для людей таким, каким они хотели его видеть, но лишь в монастыре Святой Амелии на берегу речки Фенн он был самим собой. Он восхищался настоятельницей и знал, что ее ему не провести, что она-то видит и уважает его мудрость и ученость. Так что долой шляпу с бахромой, прочь волшебная палочка и мистические пассы. Только мантию астролога он не снимал, потому что считал, что

в ней он выглядит величественней.

Последний раз он проходил здесь год назад, — упадок, в который пришел монастырь, вызвал у него тревожное чувство: полуразвалившиеся стены, пустые поля, ни гусей, ни кур, тропинка, протоптанная когда-то ногами паломников, заросла сорняком.

Увидев оливковое лицо и белозубую улыбку, Уинифред поняла, что очень рада видеть господина Джаффара. Уинифред, родившаяся в каких-нибудь двадцати милях от этого монастыря, была очень наивна, ей никогда в жизни не приходилось путешествовать на более дальние расстояния. Она знала основы латыни, читала Библию — но это было все, что она когда-нибудь читала. У Уинифред сестры ничего не знали об окружающем мире, кроме того, что им рассказывали паломники и странники. А так как и те, и другие перестали приходить в их обитель, визиты господина Абу-Азиз-ибн-Джаффара радовали их необычайно, потому что странствующий торговец приносил с собой и новости, и сплетни.

Он выглядел странно, даже слегка отталкивающе в своей чужеродности, и в то же время — необъяснимо притягательно. И если бы она была способна на столь мирские мысли, то обязательно ба заметила, что он довольно красив. И хотя Уинифред догадывалась, что он не христианин, она знала, что он чрезвычайно чтит Господа. К тому же иногда он говорил такие вещи, которые зажигали в ней маленькие искорки. Господин Джаффар не был похож на остальных торговцев. Те были отвратительно грязные, нечистые на руку и неотесанные, а господин Джаффар выглядел очень представительным, изысканно вежливым, источал чужеземное обаяние. И, самое главное, ему можно было доверять.

В прошлом она не раз становилась жертвой мошенников — торговцев пигментным сырьем. Дешевый лазурит можно легко принять за дорогую ляпис-лазурь. Чтобы различить их, нужно накалить камни докрасна: лазурит почернеет, ляпис цвета не изменит. Лазурит продавался в виде порошка, и некоторые жулики для веса подмешивали в размолотый пигмент песок, что портило цвет. Кроме того, нечестные торговцы приноровились насыпать на дно мешка недоброкачественный лазурит, а сверху — сырье хорошего голубого цвета. Господин Джаффар никогда так не поступал. Он открыл ящик, прикрепленный к стенке фургона, и перед Уинифред предстало такое изобилие материалов, что она не могла оторвать от них взгляда.

— Милостивый Господь послал вас в самый нужный момент, господин Джаффар, — нам с сестрами как раз нужны новые материалы. С желтыми красками прямо беда.

И, к ее восхищению, он извлек желчные камни.

Уинифред достала из своего глубокого кармана стеклянный шарик, наполненный водой, через который она разглядывала свои произведения. Господин Джаффар как-то пробовал продать ей новинку из Амстердама — отполированное стекло, которое называлось «линза», но она отвергла его, решив, что цена слишком высока. И пока Уинифред через шарик разглядывала желчные камни, Симон думал: вот оно, истинно женское дарование — у Уинифред не просто талант к рисованию и живописи, у нее непревзойденное чувство цвета. Под ее проворными пальцами и острым взглядом даже самые простые пигменты превращаются в удивительнейшие краски. Взять хотя бы пигмент, известный как зелень крушины, — заменитель редкой и дорогой яри-медянки. Зелень крушины изготавливают из сока спелых ягод крушины, который смешивают с квасцами и оставляют загустевать. В результате получается прозрачный насыщенный оливковый цвет. В других монастырях также овладели мастерством приготовления этой краски, но в отличие от их продукции краска Уинифред держалась довольно долго. Обычно зелень крушины недолговечна, о чем можно судить по манускриптам низкого качества, расписанными всего несколько десятилетий назад. А вот мать Уинифред знает секрет, до какой степени должен загустеть сок, и хранит полученную краску в пузырьках в виде густого сиропа, не давая ей высыхать. И нанесенная на манускрипт краска не только радует глаз, но и довольно долго не блекнет.

Пока она изучала порошки и минералы, Симон внимательно разглядывал ее, отметив, что сегодня она не похожа на себя. Ее лицо будто покрыла тень, движения вызывали волнение. Он всегда считал мать-настоятельницу созданием хладнокровным, даже слегка суровым, напрочь лишенным чувства юмора. Он никогда не думал, что она умеет волноваться.

Она тщательно отобрала товар и сказала:

— У меня сейчас нет денег. Но ведь вы, как обычно, вновь будете в наших краях через несколько дней?

Он задумчиво поглаживал свои безупречно подстриженные усы. Симон не сомневался, что настоятельница не может позволить себе эти товары. Чем же она будет расплачиваться? И все же он не стал смущать ее этим вопросом: Симон слишком хорошо знал, как важно не задевать чужое самолюбие. Если бы только она могла расстаться с одной-двумя из своих книг! Его спрашивали в Лондоне, может ли он раздобыть Портминстерские манускрипты. Одна такая иллюстрированная книга — и Уинифред получит все пигменты, какие только пожелает. Но он знал, что она не отдаст ни одной, потому что считает, что эти книги принадлежат аббату.