Благую весть принёс я вам
Шрифт:
– Завтра двинемся дальше. И горе тем, кто пикнет хоть слово.
Рычаговы разбрелись по становищу, молчаливые и растерянные. Артамоновы же торжествовали. Говорили меж собой: "Наш человек - Головня! Слышит зов крови. Не отрёкся".
Но сильнее всех произошедшее подействовало, как ни странно, на самого Головню. Он вернулся в жилище отрешённый, швырнул в сторону рукавицы, стянул колпак и, плюхнувшись на шкуру, остановившимся взором уставился на огонь. Пальцы его то и дело сжимались в кулаки, он сопел и повторял вполголоса: "Сечь, сечь... без пощады".
Заряника робко
– Господин, не отдавай меня им.
Головня посмотрел на неё больным взглядом.
– Дура, кому ты нужна...
А Искра, ступив следом в жилище, усмехнулась:
– Ну что, попил кровушки? Хватит тебе на сегодня?
Головня вскочил, подбежал к ней, схватил за локти.
– Ты-то, ты-то куда... Все ненавидят, все, но ты... Почему? Как? Думал, со мной будешь, а ты... Эх, Искра...
Она отшатнулась, в изумлении воззрившись на него. Не ярость была в его глазах, но скорбь. Этот покорёженный жизнью, изломанный человек вдруг на мгновение сбросил с себя маску боговдохновенного вождя и обнажил душу - всю в мучительных корчах, рвущуюся в клочки, безмолвно кричащую в тоске. Но мелькнув едва ощутимо, душа тут же спряталась вновь, исчезла, будто крот в норе, и теперь это опять был великий вождь - несокрушимый как скала. И он процедил, отпуская её руки:
– Тебе не остановить меня. Никому не остановить. За мною - судьба. За мною - правда.
– Видела я твою правду...
– Ничего ты не видела. А как увидишь - поздно будет, всем башки поотшибаю. Мнится тебе, не знаю я, о чём ты с Рдяницей сговариваешься? Всё знаю! Но прощаю - ради тебя, ради прошлого нашего, ради наследника. Однако ж, терпение моё не беспредельно.
В сумраке жилища, едва освещённый тлеющим очагом, Головня казался сгустком тьмы, демоном, скрутившимся из дыма. А из-за спины его, по-детски подтянув колени к подбородку и обхватив ноги руками, таращила глазёнки маленькая волчица - пока ещё неопасная, с хрупкими зубками, но уже себе на уме, уже с хитрецой и завистью, уже смотревшая на Искру не как на хозяйку, а как на соперницу.
Искра погладила себя по тугому животу. Сказала примирительно:
– Неужто думаешь, я не хочу добра своему первенцу? Мне ли ненавидеть тебя - отца моего ребёнка? Ты будешь уважаем, и он будет уважаем. Тебя осрамят, и на него вечный позор ляжет.
Головня озадаченно глянул на неё, отошёл, подсел к очагу. Задумался. Заряника вопросительно посмотрела на него, ждала приказаний, но вождь молчал. Тогда Искра, утверждая своё торжество, велела служанке:
– Подкинь-ка, милая, дров в огонь. Да выметайся - не нужна ты сегодня. Погуляй со своими.
Заряника в нерешительности опять посмотрела на вождя. Тот безмолвствовал. Тогда девка вскочила и, набросив колпак, выбежала наружу за поленьями. Искра уселась напротив супруга, вздохнула.
– Отчего мы перестали понимать друг друга, Головня?
Тот пожал плечами, не сводя взора с костра. Искра продолжала:
– Ты слишком ретив, хватаешь через край. Так нельзя. Надо быть сдержаннее.
Головня лукаво посмотрел на неё, ядовито раздвинул уголки губ.
– Скажи, любимая,
Искра побелела.
– Ты... ты несносен!..
– Прикрыл я ваши грязные задницы, взял грех на душу, - продолжал Головня, не слушая её.
– Теперь вот и Рычаговы на меня злобятся. Все хотят меня погубить. А всё почему? Совесть вашу тормошу. По правде божьей жить заставляю. Тяну душонки к спасению. А вы плачете, как дети. Мне ли печалиться? Дети всегда плачут и злятся, особенно если их наказывают. Но без наказаний нельзя.
– Родители не обрекают своих отпрысков на смерть, - буркнула Искра.
– Да и дети на жизнь родителей не покушаются, - тут же возразил Головня.
Искра смерила его тяжёлым взглядом. Открыла было рот, чтобы ответить, но тут в жилище, вся окутанная белым паром, бочком протиснулась служанка с охапкой дров в руках. Свалив поленья у костра, она стала по одному подбрасывать их в пламя. Искра сказала нетерпеливо:
– Ладно, хватит. Иди.
Заряника, поджав губы, выскользнула наружу.
– А может, и нет никакого откровения?
– осторожно вопросила Искра, помедлив.
– Может, всё - только морок?
– Есть!
– выкрикнул Головня, ударив кулаком по шкуре на полу.
– Есть откровение! Иначе что же? Случайно я встретил колдунью? Случайно постиг убийство? Случайно покарал Отца? Всё случайно?
– Не знаю... может быть...
Головня подался вперёд, прошил жену сумасшедшим взглядом.
– Не ты - Огонь говорит это. Огонь! Не вытравить Его, не затушить. Вот Он, - Головня сплюнул в костёр.
– Следит за нами, беснуется в пляске, обжигает лаской. Везде и всюду. Слабы люди! Не могут устоять перед Ним. Потому и одинок я, что вокруг меня одни сопляки. Кабы был хоть один достойный... Но нет, нет достойных! Сполох нестоек, Лучина - дурак, а Косторез - размазня. Меня не будет - сожрёт их Огонь. Даже ты боишься меня. Неужто тебе ближе эти людоеды, что шастают снаружи? Ответь!
– Это ты загнал их сюда, - помолчав, сказала Искра.
Головня долго смотрел на неё - помертвелым тяжёлым взглядом. Потом хлопнул в ладоши и позвал:
– Пепел!
Отодвинув медвежий полог, в жилище ступил брат Заряники. Поморгал, привыкая к полумраку, хрипло произнёс, опираясь ладонью на топор за поясом:
– Ты звал, вождь?
– С сегодняшнего дня ты - свободный человек. Можешь выбирать, уйти от нас или присоединиться к Артамоновым.
Парень покачнулся, изумлённо выкатив глаза.
– О великий вождь, я...
Головня ждал ответа, но тот мялся, не в силах выдавить ни слова. Потом всё же произнёс, опустив глаза:
– А моя сестра?
– Она получит свободу вместе со всеми.
– Я не покину её.
Головня легонько кивнул.
– Тогда иди.
Охранник вышел, а Искра покачала головой.
– Это такое благородство, да?
Головня ничего не ответил. Он поворошил палкой костёр и отвернулся. Так они и сидели в тягостном молчании, полные тяжёлых раздумий, пока в жилище вдруг не ворвалась Заряника. Раскрасневшаяся, она тащила за руку угрюмого брата и тараторила: