Благую весть принёс я вам
Шрифт:
– Мёртвое место, где твои люди копались, нам известно - безблагодатное оно, - говорил кузнец, возя огромными ладонями по своим безволосым коленкам.
– Там уж до тебя копались, рыли - ещё при дедах, ага. Видно, сильное заклятье когда-то наложили, что всё железо на глубину ушло. С таким-то лучше не связываться. А вот я тебе скажу, великий вождь, где оно есть, ага. Ты пойди-тка к Широкой реке, да переправься через неё, да иди дальше - увидишь мёртвое место. Вот там металл есть, ага. Только ни к чему тебе туда лезть, потому как металл у тебя под ногами лежит, ага. Тут его ещё древние добывали. Ежели на полдень пойдёшь, увидишь чёрные и серые ямы - не простые то ямы, а железные. У древних ворожба была -
Головня жадно слушал. Вот оно, свершилось: нашёлся сведущий человек. Бродяга! На Головню смотрел бестрепетно, хоть и с почтением. Сквозь квадрат окна над его макушкой проглядывало седое небо, точно великан накрыл жилище огромной бородой. Мерклый свет выхватывал из темноты торчащие космы. Говор у него был незнакомый: цокающий, звонко чеканящий.
– Ты не думай, вождь, я к тебе не из страха пришёл - из восхищения. Увидал, как ты со своими людьми пришельцев крушишь, и сердце ёкнуло. Вот, думаю, кто нас оборонит от полуденной заразы. Они ведь кругом: и в Песках, и в Кедровом урочище, и на Сизых горах, ага. Нигде от них не скроешься. Скоро и до нас доберутся.
– Сам-то из какой общины?
– спросил вождь без улыбки.
Кузнец прислонил висок к несущему столбу, обнял столб одной рукой, как девичий стан.
– С востока я, - сказал уклончиво.
– Из-за большой воды. Ты не знаешь.
– Гляжу, гордый больно. Имя-то тебе как?
Тот опять помялся, прижмурился точно сомлевший пёс.
– Местные кличут Дымником.
– Злых духов, что ли испугался, Дымник? Ты знаешь ли, что духи эти - пыль перед Наукой, нашей богиней?
– Слыхал, ага.
– Кузнец втянул носом воздух, пахнущий заболонью и сушёной ягодой.
– Эхма, да что уж там, коли так... Осколыш моё имя. Из лёдопоклонников я.
Вождь с любопытством всмотрелся в кузнеца: оспяное, изрытое прыщами лицо, покрасневшие с недосыпу глаза, вздёрнутый нос. Человек как человек. И не скажешь, что еретик. Хотя об Искромёте тоже ведь не сказали бы.
– Пред Наукой все едины: что еретики, что огнепоклонники, - сказал Головня.
– Поклонишься богине - примем как собрата. Останешься в лжеверии - наденем кольцо на шею. У нас всё просто.
Кузнец открыл было рот, чтобы ответить, но тут открылась дверь, и внутрь под шум дождя вступил Сполох. Мокрые волосья его облепили перекошенный лик, с кончика ножа в руке падали тяжёлые капли. Странно осклабившись, он воззрился на вождя и тихо заурчал, как голодный волк. Обереги на его груди глухо постукивали, переливаясь чернотой. Он помялся, будто решаясь на что-то, шагнул вперёд и вновь остановился, глубоко дыша. Головня посмотрел в его жёлтые чешуйчатые глаза и мигом всё понял: ноги сами подбросили упругое тело, руки выпрастались вперёд, целясь помощнику в горло. Сполох не устоял, опрокинулся навзничь, зарычал от боли, когда ладони вождя прижали к земле его руку, державшую нож. Кузнец тоже сорвался с лавки, брякнулся коленями на грудь Сполоху, поймал его кулак в свою широкую мясистую лапу, а другой рукой без размаха въехал Сполоху по челюсти. Охотник зашипел от боли, глотая выступившую на губах кровь, дёрнулся
– Ах, п-п-падлюки...
Шорох дождя смешался с натужным сопением противников.
– И ты, и ты!
– твердил вождь, задыхаясь от ярости.
– И ты... как все...
Он рубанул ребром ладони по запястью помощника, подхватил выпавший нож и, не помня себя, пригвоздил им к дощатому полу ладонь Сполоха. Тот взревел, раскачивая сидевшего на себе кузнеца, сучил ногами, сдирая кожу с голых пяток.
– Держи, держи сволоча!
– хрипел Головня, вскакивая.
Снаружи оглушительно треснул гром, камнепадом покатились раскаты. Кузнец ещё раз от души врезал Сполоху - вылетевший зуб с мелким стуком упал на шесток. Кровь забродившим сиропом растекалась по пронзённой ладони, тёмным пятном расползалась по деревянному настилу. Головня сорвал с поперечной перекладины ремень, крикнул Осколышу:
– На живот его! Быстро!
Тот прытко вскочил, потянул Сполоха за руку, переворачивая его лицом вниз. На сосновом накате остался мокрый след от тела. Сполох заорал, бешено вращая глазами, шмякнулся мордой в пол, неловко вывернув прибитую к доске руку. Головня утвердился на его спине, с усилием выдернул нож, отшвырнул его в сторону. В полумраке что-то хрястнуло и осыпалось.
– Исполосую мерзавца, - рычал вождь, затягивая узел на его запястьях.
– И шлюхе твоей башку откручу. К коням привяжу, чтоб разорвали на части. А останки выкину собакам - пусть жрут падаль.
Кровь Сполоха капала с ладоней вождя, алой охрой размазывалась по груди и животу. Помощник хрипел:
– Всё равно сдохнешь, земля мне в нос. Не я, так другой тебя прикончит. Попомни мои слова. Один раз оступишься - и втопчут в грязь. Никто тебя не любит. Все только смерти твоей ждут, дерьмо ты собачье. Проклят ты, слышишь? Проклят навеки. Ах-ха-ха! Давай, пинай, казни меня! А страх-то - он тут, рядом, никуда не уйдёт. Всю жизнь будешь маяться, с-сучий хвост, нигде покоя не найдёшь. В каждом будешь видеть убийцу, сам себя поедом жрать станешь. Ха-ха-ха!
Осколыш, тяжело дыша, стоял и смотрел на вождя. По щеке его бежала масляная капелька пота.
Вдруг дверь снова распахнулась, с силой ударившись о бревенчатую стену, и в жилище ворвался Косторез. Весь окутанный паром, с ладонями, изгвазданными в земле (видно, упал, пока бежал), он вихрем влетел внутрь и застыл, озираясь. Грязная тёмная вода капала с его пальцев, растекалась под коричневыми от глины ступнями.
– Головня, я...
– увидел связанного и окровавленного Сполоха, и осёкся, попятившись. Кузнец кинулся на него, подмял под себя, выкрутил руки. Жар захрипел, тараща налитые кровью глаза:
– Я п-предупредить... к-хотел... Ахррр...
Головня шагнул к нему, спросил, набычившись:
– Зачем явился? Тоже что ль укокошить меня решил?
– Г-холовня... н-нет... ради Наук-хи... п-предупредить...
– Предупредить? А может, порадоваться моей смерти?
– Н-нет... зд-доровьем детей... сл-лучайно...
Вождь задумчиво наблюдал, как кузнец возит его родича мокрой рожей по доскам. Рядом, постанывая, копошился Сполох. Обереги обоих помощников, звякая, с бренчанием скреблись по полу.
– Видишь, Жар, каково враги мои злобствуют?
– посетовал Головня.
– Вернейший из верных - и тот поддался их чарам, хотел убить меня, избранника Науки. Ты-то не таков, а?
– Не так-хов... акхх... клянусь... жизнью.
– А чего пришёл?
– Предупредить... сп-пасти тебя...
– Спасти меня?
– Головня скривил губы, размышляя.
– Ты, значит, верен мне, а?
– Он наклонился, заглянул Косторезу в глаза.
Сполох заругался сквозь зубы, шурша коленками по залитому кровью полу. Головня повернулся к нему, двинул пяткой по рёбрам.