Блаженные шуты (Блаженные)

Харрис Джоанн

— Чувствуешь? — страшным шепотом спросила Альфонсина.

— Что?

— Тш-ш-ш! — прошипела она. — Замогильным холодом потянуло!

— Ничего не чувствую. — Я с трудом поднялась. — Лучше дай мне руку.

Альфонсина вздрогнула от моего прикосновения.

— Ты здесь задержалась… Что произошло?

— Ничего особенного. Говорю же, сознание потеряла.

— А ты не почувствовала… невидимую силу?

— Нет.

В склеп заглядывали сестры. В отблесках свечи их лица расплылись в пятна. Альфонсина смотрела

мне через плечо. Руки как лед — я сразу поняла: проснулся ее недуг.

— Слушай, Альфонсина… — начала я с упавшим сердцем.

— Я почувствовала. — Ее заколотило. — Она прошла прямо сквозь меня. А еще холод… Замогильный холод!

— Хорошо-хорошо! — закивала я, лишь бы сдвинуть Альфонсину с места. — Наверное, здесь впрямь что-то было. А теперь пошли!

Альфонсина взглянула на меня с обидой: я срывала ей спектакль. Я аж развеселилась: бедняжка Альфонсина, нельзя лишать ее звездного часа! Такой оживленной, как сейчас, после смерти матери Марии, я за все пять лет ее не видала. Она же упивается драмой — самобичеванием, наказанием, публичным покаянием. Но представления даром не проходят: кашель усилился, глаза красные, сон не лучше, чем у меня. Спаленка Альфонсины по соседству с моей, мне слышно, как она то монотонно бормочет, то возмущается, то хнычет, то рыдает, но в основном без конца повторяет одни и те же слова, превращая их в бессмысленную скороговорку: «Святой отец… Святой отец…»

Я буквально тащила Альфонсину вверх по лестнице. Внезапно она перестала дрожать.

— Святая Дева Мария! — пролепетала она — Тишина! Епитимья!

Я зашикала на Альфонсину, но было слишком поздно: нас обступили сестры. Они гадали, стоит ли с нами заговаривать. Лемерль держался поодаль. Спектакль показывали ради него, и он это прекрасно понимал. Рядом с ним стояла мать Изабелла. Ишь, рот раскрыла! «Вот теперь она довольна, — подумала я. — Она наконец добилась своего и получила желаемое».

— Ma m`ere, — заблеяла Альфонсина, бухнувшись на колени в трансепте. — Простите меня, ma m`ere. Назначьте мне другую епитимью, хоть целых сто, только, пожалуйста, простите!

— В чем дело? — резко спросила Изабелла. — Каким образом сестра Августа заставила тебя нарушить обет молчания?

— Матушка! — Теперь Альфонсина откровенно тянула время и играла на публику. — Ma m`ere, в склепе живет какая-то сила. Я ее почувствовала! Мы обе почувствовали ее ледяное дыхание.

Рука Альфонсины похолодела, точно в подтверждение ее слов. Даже мне стало холодно, видно, из сострадания.

— Что-что вы почувствовали?

— Ничего особенного, — быстро ответила я. Привлекать внимание к своей особе совершенно не хотелось, но промолчать я не смогла. — Сквозняк, только и всего. У Альфонсины нервы шалят, она же постоянно…

— Молчать! — рявкнула мать Изабелла и, снова повернувшись к Альфонсине, зашептала: — Что за силу ты почувствовала?

— Демона, ma m`ere.

Его присутствие, как ветер. — Альфонсина смерила меня самодовольным взглядом. — Как обжигающий ледяной ветер.

Изабелла повернулась ко мне, но я лишь плечами пожала.

— Обычный сквозняк, — повторила я. — Он мне свечу задул.

— Неправда! — Альфонсину снова заколотило. — Августа, ты тоже это почувствовала. Сама же говорила! — Она скривилась и дважды кашлянула. — Ветер подул прямо на меня, честное слово! Демон проник в меня, он…. — Несчастная задыхалась, хватала себя за горло. — Он и сейчас во мне! — голосила она. — Он во мне!

Альфонсина забилась в конвульсиях, медленно оседая на пол.

— Кто-нибудь, поддержите ее! — вскричала мать Изабелла, теряя самообладание.

Разве Альфонсину удержишь? Она кусалась, плевалась, орала, непристойно лягалась. Стоило мне приблизиться, Альфонсина билась сильнее. Лишь вчетвером с Жерменой, Маргаритой и глухой сестрой Клотильдой мы пригвоздили ее к полу и не давали закрыть рот, чтобы язык не проглотила. Но даже так Альфонсина кричала, пока отец Коломбин собственной персоной не осенил ее крестом и она не затихла у него на руках.

Тогда Изабелла заговорила со мной:

— Что значит «он и сейчас во мне»?

— Не могу сказать.

— Что произошло в склепе?

— У меня свеча погасла, я споткнулась и упала.

— А сестра Альфонсина?

— Не знаю.

— Она уверяет, что знаешь.

— Я тут ни при чем. Альфонсина сочиняет, чтобы привлечь к себе внимание. Кого угодно спросите.

Изабеллу мой ответ не устроил.

— Альфонсина хотела мне что-то рассказать, — не унималась она. — А ты не дала. Так что она…

— Господи, неужели это не подождет?

Лемерль! Я совершенно про него забыла. Он статуей застыл в лучах солнечного света с задыхающейся Альфонсиной на руках.

— Бедняжка словно рыба на песке. Ей нужно в лазарет. Дочь моя, ты ведь позволишь мне отменить епитимью, ей назначенную?

Мать Изабелла промолчала, не сводя глаз с меня.

— Или мы позднее это обсудим?

Изабелла чуть покраснела.

— Нужно обязательно разобраться во всем этом.

— Да, конечно. Разберемся, когда сестра Альфонсина сможет говорить.

— А сестра Августа?

— Займемся этим завтра.

— Но, святой отец…

— К завтрашнему капитулу что-нибудь да выясним. Дочь моя, ты, несомненно, понимаешь, что спешить не пристало.

— Да будет так, — после долгого молчания согласилась мать Изабелла. — Дождемся завтрашнего капитула.

Я повернулась к Лемерлю и снова перехватила его пылающий взгляд. Неужели он знает о случившемся в склепе, потому что… сам это подстроил в надежде еще больше подчинить меня себе? От Лемерля всякого жди. Он человек страшный и видит меня насквозь.