Блаженные шуты (Блаженные)

Харрис Джоанн

Нарочно иль случайно, Лемерль доказал: без его помощи я бессильна, положение мое не надежнее истертого каната. Без Лемерля мне не справиться. По опыту я знала, что любезность Черного Дрозда — очень дорогое удовольствие.

19. 21 июля 1610

— Благословите меня, святой отец, ибо я грешна.

Исповедь, ну наконец-то! Как здорово запереть мою дикарку, мою хищницу в клетку. Ее глаза смотрят из-за решетчатой перегородки, и на миг кажется, что в клетку заперт я. Вот так дела… У нее сбилось дыхание, спокойно

произносить нужные слова удается с огромным трудом. Свет из витражного окна сочится в исповедальню, покрывая ее лицо пестрым узором из красных и черных квадратов.

— Неужто моя Эйле пожертвовала своими крыльями ради белых ангельских?

Я не привык к откровениям в исповедальне, не привык вполуха выслушивать чужие секреты. Видно, поэтому нервы шалят, а мысли несутся поросшими бурьяном тропами, о которых лучше не вспоминать. Она небось это чувствует, ибо такое молчание пристало исповеднику, а не кающейся грешнице.

— Ты так и не простила меня.

Молчание.

— Ну, за тот случай в Эпинале.

Она отстраняется от перегородки, за нее говорит неумолимая пустая тьма. Ее глаза жгут, как уголья. Секунд тридцать я сгораю в их пламени. Дольше она не выдерживает. Я знал, что молчать ей невмоготу.

— Верни мне дочь.

Чудесно. Это явный пробел в обороне Эйле, ее счастье, что наша игра не на деньги.

— Я вынужден задержаться здесь на некоторое время, — начинаю я. — Отпустить тебя не могу: слишком рискованно.

— Почему? — резко спрашивает она. Раз резко, значит, Эйле злится, и я этим упиваюсь. Ее злость мне только на руку. Я умело подливаю масла в огонь.

— Доверься мне, я же тебя не выдал, так?

Молчание. Чувствую, мыслями она в Эпинале.

— Верни Флер, — упирается Эйле.

— Вот как ее зовут. Вы каждый день могли бы видеться, хочешь? — спрашиваю я и бью ниже пояса: — Представляю, как бедная кроха тоскует по маме!

Эйле передернуло, стало быть, я выиграл.

— Что тебе нужно, Лемерль?

— Твоя верность и твое молчание.

Эйле не рассмеялась, а хохотнула, хрипло и отрывисто.

— Вконец спятил? Мне нельзя здесь оставаться. Твоими стараниями.

— Нет, милая. Не позволю, чтобы ты мне все испортила.

— Что испортила?

Не спеши, Лемерль, только не спеши.

— Брать здесь нечего. Что ты затеял?

Ах, Жюльетта, если бы я мог тебе рассказать! Ты наверняка оценила бы мой план. Ты единственная, кто оценил бы его по достоинству.

— Не сейчас, Крылатая моя, не сейчас. Приходи ко мне в сторожку после комплетория. Сумеешь незаметно выскользнуть из дортуара?

— Сумею.

— Чудесно. Тогда до вечера, Жюльетта!

— А что с Флер?

— До вечера.

Она пришла вскоре после полуночи. Я сидел за столом и читал «Политику» Аристотеля, когда дверь тихо скрипнула и пламя одинокой свечи озарило Жюльеттин подрясник и сверкающую медь ее коротких волос.

— Жюльетта!

Она без рясы и вимпла. Небось в дортуаре оставила, чтобы не вызывать лишних подозрений. С короткими волосами она как миловидный паренек. В моем следующем балете она будет представлять Ганимеда или Гиацинта. Ни слова,

ни улыбки. От раскрытой двери тянет холодом, а она не замечает.

— Проходи.

Я отложил книгу и выдвинул стул, на который она даже не взглянула.

— Тебе не надлежит читать душеспасительную литературу? — подначила она. — Макиавелли, ну, или Рабле? «Делай, что желаешь» [25] — это твой нынешний девиз?

25

По принципу «делай, что желаешь» (fais ce que voudrais) жили обитатели аббатства «Телема» в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

— Он лучше, чем «Да будет воля Твоя» [26] , — ухмыльнулся я. — Да и тебе ли поучать меня? Ты же не меньше моего притворщица!

— Я и не отрицаю. Но себе я никогда не лгала, что бы ни творила. И друзей я никогда не предавала.

Я с трудом сдержался, чтобы не вспылить. Жюльетта задела меня за живое, это она всегда умела.

— Да будет тебе, Жюльетта! Зачем нам враждовать? Лучше мадеры выпей, — я потянулся к бутыли из граненого хрусталя.

Она лишь головой покачала.

26

От Матфея 6:10.

— Тогда фрукты или медовый пирог? Чего изволишь?

Молчание. Целый день ведь постилась, но ни один мускул не дрогнул на застывшем, как маска, лице. Только глаза горели. Я коснулся ее щеки. Обожаю играть с огнем! С детства риск и опасность притягивают меня как магниты. Мальчишкой я ходил по канату с петлей на шее, поджигал осиные гнезда, жонглировал ножами и купался в стремнине. Леборн называл это травлей бешеных тигров. Но кому в радость охота без риска?

— Ты не изменилась, — с улыбкой отметил я. — Одно неверное движение, и глаза выцарапаешь, да?

— Не тяни, Лемерль. К делу!

Кожа у нее гладкая. Стриженые волосы тонко пахнут лавандой. Моя ладонь скользнула на обнаженное плечо.

— Так тебе это нужно? — с издевкой спросила она.

Я в гневе отдернул руку.

— И подозрительность никуда не делась. Неужели не понимаешь, чем я рискую? Тут не обычная игра, тут план настолько дерзкий и решительный, что даже я…

Жюльетта вздохнула, подавила зевок, и я осекся, обиженный до глубины души.

— Вижу, тебе неинтересно.

— Нисколечко, — отозвалась она, ловко спародировав мою интонацию. — Да и поздно уже. Верни мне дочь!

— Прежняя Жюльетта поняла бы меня.

— Прежняя Жюльетта умерла в Эпинале.

Обидно, хотя вполне ожидаемо.

— Да ты же правды не знаешь! Считай меня кем угодно, а вины моей там и в помине нет!

— Да, конечно, — безразлично отозвалась она.

— Слушай, я ведь не святой! — заорал я, не сдержавшись. — Я не сомневался, ты выпутаешься. Если бы не смогла, я спас бы тебя, что-нибудь да придумал бы. Ну, план хитроумный…