Блеск и будни

Стюарт Фред

— Теперь я начинаю понимать, в чем дело, — произнес он. Он стоял рядом с ней, глядя на нее со странным выражением на лице. — Ваш отец постучал ко мне в дверь, чтобы узнать, не укрылись ли вы здесь от непогоды. А у вас под сердцем зародилась новая жизнь. Как вы объясните все это в полиции?

— В полиции?

— Ну как же, у нас тут появился труп, вы ведь не забыли об этом? Я должен сообщить властям о том, что произошло. Предстоит любопытный судебный процесс. Представляю, какие появятся заголовки в газетах: «Незамужняя мать убивает приходского батюшку».

Ее глаза

расширились:

— Убивает? Вы же видели, что произошло. Я лишь защищалась.

Стрингер Макдаф улыбнулся.

— Да, конечно. И присяжные клюнут на эту байку.Байку незамужней девчонки, которая позволила уложить себя? Когда адвокаты и следователи закончат с вами, они будут помирать с хохоту, хохотать до самой виселицы.

Она побелела.

— До виселицы… Но это несправедливо…

— А что справедливо в этом прогнившем мире? — спросил он, подходя к входной двери и снимая брюки с крючка на стене. — Тут либо ты, либо я, моя красавица. Полиция будет утверждать, что один из нас убил твоего отца, но я первым изложу, что тут случилось. Я дьявольски уверен в том, что не хочу качаться на виселице.

— Подождите! Пожалуйста!

Она попыталась спорить с ним, но бесполезно. Он натянул брюки поверх своей ночной рубахи, надел башмаки, накинул на плечи плащ, а на голову надвинул шляпу и вышел из дома, хлопнув дверью. Порыв ветра опять распахнул дверь в спальню. Она уставилась на почерневшую кровать со страшным телом своего отца. Одну ладонь она поднесла к щеке.

— О, что я наделала! — прошептала она. Потом нахмурилась. — Важнее другое: что мне надо делатьтеперь?

Двое индусов присели на корточки на террасе Понтефракт Холла и подсматривали в нижнюю часть высокой застекленной двери за шикарно разодетыми танцорами в зале. Очень смуглые — один почти совсем черный, — но одеты они были в европейскую одежду, выделяясь лишь бородами и тюрбанами на головах.

Из зала доносились великолепные мелодичные звуки вальса Вебера «Приглашение к танцу», сочиненного в 1819 году. Зал для танцев по другую сторону прихожей представлял собой еще один шедевр архитектурного оформления. Золотисто-белые стены поддерживали сводчатый потолок, с которого свисали две великолепные люстры. Оркестр из восьми человек, нанятый Сидонией, располагался в конце зала и играл примерно для пятидесяти гостей, которые пожаловали, чтобы познакомиться с наследником Понтефракт Холла.

— Чоукидар, —шепнул один из сикхов и оттолкнул своего товарища, на которого падал струившийся из окна свет. Как раз в это время один из сторожей лорда Понтефракта проходил возле террасы…

— Поздравляю! — воскликнула леди Сибил Хардвик, танцевавшая с Адамом. — Вы великолепно вальсируете. Вы, несомненно, мой лучший ученик.

— Я ваш единственныйученик, — угрюмо отозвался Адам. На нем был новый черный фрак и белый шелковый бант, безупречно завязанный Сидни, камердинером деда.

— Ах, вы очень скромны, сэр, — улыбнулась Сибил. Она выглядела

восхитительно в своем платье цвета слоновой кости, с широкой юбкой, лежавшей не менее чем на четырех нижних юбках, которые, в свою очередь, покоились на железном каркасе, называвшемся кринолином, неприятно ударявшим Адама по коленям. Вооружившись до зубов, Сибил позаимствовала у матери ожерелье Неттлфилд, две нитки розового жемчуга с бриллиантами, которые украшали ее действительно великолепную грудь. Глубокое декольте, обнажавшее ее плечи и грудь в такой степени, в какой она посмела сделать это, к ее удовольствию, привлекло немало взоров со стороны мужчин в зале.

Она сделала пробор в своих блестящих каштановых волосах, закрутила их в пучок сбоку, выпустив из-под него целые гроздья завитушек. От нее исходил соблазнительный запах лондонских духов «Английские фиалки», единственных духов, которыми пользовались только представители высшего общества. Она решила ослепить Адама. Но ее озадачило то, что новый наследник поместий Понтефракта казался озабоченным и рассеянным. Несомненно, мысленно Адам Торн находился где-то в другом месте, что только усиливало стремление Сибил сосредоточить его внимание на себе. Леди Рокферн сказала ей, что у него склонность к гамлетовским грустным настроениям, и, вероятно, она не ошибалась. Но подобная черта делала его для Сибил еще более привлекательным.

— Какая красивая пара, — мурлыкала леди Рокферн, восседая на мягком кресле у стены между графом и графиней Неттлфилд. — Сибил такая красавица!

— Ах, дорогая Сидония, ваш племянник такой яркий, — ответила леди Неттлфилд. — Он привлекателен чуть ли не до неприличия.

— Ну что же, знаете ли, чистая нормандская кровь. — Леди Рокферн блаженно улыбнулась, не ведая, что в ее собственных жилах течет кровь на четверть индусская. — Она производит на свет самых красивых людей.

— Какая жалость, что лорд Аугустус погиб, — произнес лорд Неттлфилд, краснолицый мужчина лет пятидесяти, который, употребляя ежедневно по две бутылки красного вина, набрал несколько лишних десятков фунтов. — Но для Адама, наверное, было приятным сюрпризом узнать, что теперь он стал наследником. Какие ослепительные перспективы открываются теперь перед ним! — «И какое счастье, если Сибил сумеет прибрать его к рукам, — подумал он. — Конечно, де Веры — безнадежные выскочки, но сто тысяч в год! Интересно, насколько мне удастся уменьшить приданое…»

— Его отец, кажется, безнадежный пьяница? — вопросительно произнесла Каролина, леди Неттлфилд, сухопарая красавица в аметистовом бархатном бальном платье с двумя перышками в седых волосах за диадемой Неттлфилдов — одной из немногих драгоценных вещиц семьи, которые ей удалось сохранить, не дав мужу заложить ее. На левой щеке леди Неттлфилд красовалось пятнышко в форме сердца — пережиток моды ее юности.

— Не стану возражать, — согласилась Сидония. На ее лошадином лице появилось выражение сурового неодобрения. — Увы, Персивал, насколько я знаю, не обладает чертами характера, могущими спасти его душу. Он ленивый, вздорный, материально плохо обеспеченный выпивоха.