Ближе к истине
Шрифт:
Солдат придвинулся к Павлу, сказал вполголоса:
— Слава Богу, что ты не из штрафников…
Командир, сгрудив бойцов, что-то внушал им негромко. Слышно было: «Прорыв… Станичка…»
Минут через десять подъем и марш в сторону туманной нахлобучки на вершине Колдун — горы.
И тут!.. Павел даже не понял откуда, словно выпали из той туманной нахлобучки, из орешника выскочили немцы. И буквально покосили солдат из автоматов. Пятеро, побросав оружие, подняли руки. В том числе солдат в дождевике, приставленный к Павлу и Евдокии.
Их
нем и повезли их в сторону от Южной Озерейки, через Северную Озерейку в Новороссийск.
Над Новороссийском, с перевала видно, висели ливневые «плети». Вскоре въехали в полосу проливного дождя. Вымокли до нитки. Солдат Конягин накинул свой дождевик на Евдокию с ребенком.
На анапской развилке машина остановилась, всем велели сойти. Пятерых солдат вместе с Конягиным отделили и приказали снова лезть в кузов. От немецкого поста на развилке подъехал мотоцикл с коляской. Евдокию посадили на мотоцикл и увезли. Павлу велели сесть на проезжавшую подводу, которую именем фюрера мобилизовали для нужд немецкой армии.
Город издали не узнать. Как бы вросший в землю, почужевший. И если б не кирпичное здание элеватора, Павел бы не поверил, что перед ним Новороссийск.
Возница, встревоженный неожиданной мобилизацией, опасливо косился то на Павла, то на конвойного немца.
В районе Плавней, самой низменной части города, где струится незаметная в зарослях речка Цемесс, их накрыл очередной артналет наших. Видно, заметили движение, ударили с Сахарной Головы.
Несколько снарядов взметнули фонтаны по сторонам дороги. Возница пригнулся, хлестнул лошадей. Один снаряд рванул совсем рядом. Подводу осыпало градом сырых комьев. Павел пригнулся. А когда распрямился, ничего не узнал. Немца не было на месте. Лошади взвились на дыбы и понесли через дренажную канаву в заросли кустарника. Возница отчаянно дергал вожжи, но не мог справиться. Павла, видно, оглушило близким разрывом снаряда, он видел, как кричит возница, но не слышал голоса. Вдруг звук прорезался:
— …Беги, милок! Беги, пока нас потеряли!..
Павел спрыгнул на залитую дождем лесную дорогу и побежал. Возница, круто развернув лошадей, умчался с грохотом к дорожной насыпи.
Под проливным дождем, сквозь частый лес, превозмогая боль в бедре, Павел спешил к горам, вздымавшимся перед ним. Там окраина, а дальше Стегликова балка. Вот по ней он уйдет в горы.
Три дня он блуждал в горах, выбиваясь из последних сил. На четвертый его нашли партизаны из отряда «Норд-Ост». Отогрели, накормили, немного подлечили и отправили с сопровождающим в Геленджик.
Глава 8
В Геленджике Павел сразу попал в руки особистов.
Его долго допрашивали перекрестным методом, передавая от одного следователя другому. Стараясь запугать. Но ему не в чем было путаться. Все было предельно просто и ясно. После Тамани (Павел не сказал, что после разгрома
— А почему откомандировали в отряд Потапова? — перебил его темноглазый капитан.
— Не знаю. Спросите у командования…
— Ты мне не указывай! — строго прикрикнул на него капитан. — Фамилия командира взвода, когда стояли под Новороссийском?
— Карпов. Михаил Карпов. Рассеченная бровь здесь, — Павел показал где.
— Погиб, — сухо заметил капитан. — И тебе надо было сделать то же.
— Почему? — наивно поинтересовался Павел.
— Здесь я задаю вопросы! — оборвал его сердито капитан, метнув колючий взгляд. И глядя в упор, не мигая, сказал, словно пригвоздил: — Про южноозерейский десант забудь и никогда не вспоминай.
После этого он сказал такое, что Павел как бы онемел на всю оставшуюся жизнь. Дело оборачивалось так, будто сами десантники и виноваты. Чуть ли не измена Редине.
— А теперь думай, — сказал капитан, пряча глаза. — И поясни мне, какие такие амбиции Сталина и Гитлера схлестнулись в этой войне?
Павел похолодел. Он хорошо помнил эти свои слова, которые брякнул на призывном пункте летом сорокового. Их несколько человек добровольцев томились в приемной райвоенкомата. И дернуло его в разговоре ляпнуть: «Не капитализм с социализмом схлестнулись, а амбиции Гитлера и Сталина». Сказал и прикусил язык. Но было уже поздно. Тот пучеглазый заморыш стрельнул в него обжигающим взглядом. И пропустил Павла впереди себя. Чтоб стукнуть военкому. С тех пор его, видно, и «пасут». То-то он чувствует, что неприятность ходит по пятам. То-то его гоняют, как зайца, с одного горячего участка на еще более горячий. Под пули. А он словно заговоренный…
— Говорил такое? — будто сквозь вату, дошел до него голос осведомленного капитана. — Было?
— Говорил. Было, — не стал отпираться Павел, понимая, что отпираться бесполезно. — Но ведь это лишь слова, не больше…
— Ну — ну, — холодно остановил его капитан. — Подпиши вот здесь, — и он облизал свои темно — вишневые припухлые губы. — Прочти сначала.
Павел глубоко вздохнул, досадливо потеребил свою прическу — ерш, неуверенно взял у капитана исписанный листок.
В протоколе дознания коротко и точно было изложено все то, что он рассказал. И это его немного успокоило. Но в конце убийственная формулировка о нелояльности к властям: «…является потенциальным критиком социализма и вождя Советского народа и мирового пролетариата, товарища Сталина».
— Такого ничего не было и в помине! — протестующе дернулся Павел.
— Подписывай и благодари бога, что я смягчил формулировку.
— Но при чем тут потенциальный критик социализма?..