Близкие люди

Устинова Татьяна Витальевна

Вот черт. Сглазил. Только что думал, что ничего особенного — криминального! — не может быть у такого примитивного типа, как Володька Муркин! Впрочем, что криминального в тоненькой тетрадочке, тоже пока не ясно. Может, он карточные долги записывал?

— Дай посмотреть, — попросил Белов.

Степан отдал ему тетрадочку и, веером растопырив листы, потряс календарь, однако больше ничего из него не выпало.

— Странно, — сказал Белов довольно равнодушно, — похоже, какие-то денежные расчеты…

— Дураку ясно, что

это денежные расчеты, — буркнул Степан. — Там кругом долларовые значки. Ты знаешь еще что-то, кроме денег, что измеряют в долларах?

— Может, он на бирже играл?

— Или был владельцем казино «Метрополь»?

— Степ, что ты злишься?

— А что ты несешь?!

— Ну придумай что-нибудь поумнее!

— Не могу, — сказал Степан устало. — Ничего я не могу придумать, ни умнее, ни глупее. Я вообще больше думать не могу.

— Кстати, может, это и не его тетрадь вовсе.

— Почему это?

— А потому что видишь, какие суммы тут указаны? А мы у него не то что денег, мы у него даже сберкнижки не нашли!

— Может, искали плохо? — предположил Степан и с тоской оглядел стены, как бы приготовляясь разобрать их по досочке. — Или убийца забрал?

— Типун тебе на язык, — рассердился Белов. — Какой еще убийца?

— Страшный, — ответил Степан коротко, — страшный и ужасный, как вся моя жизнь. Пошли, Эдик! Завтра придется все поиски сначала начать.

— Это еще зачем? — спросил Белов недовольно.

— Затем, что мы действительно не нашли ни сберкнижек, ни тайников, а деньги, судя по этой тетрадочке, к нему откуда-то поступали.

— Или от него куда-то поступали!

— Эдик, от него, если только мы оба имеем в виду одного и того же разнорабочего Муркина, никакие деньги никуда поступать не могли. Разве не ты в нашей конторе подписываешь ведомости на зарплату?!

— Ну и что? — спросил Белов запальчиво. — И из этого ты делаешь вывод, что его прикончили?

— Да, — сказал Степан неприятным голосом, — точно. Из этого я делаю вывод, что его прикончили.

Он повернул выключатель и вслед за Беловым шагнул из затхлого мрака вагончика прямо в теплые сиреневые апрельские сумерки, пахнущие клейкими листочками, свежей землей, молодым ветром.

Почему-то он заметил это только сейчас, как раз когда никаких посторонних красот замечать не стоило, а стоило напряженно размышлять над событиями, происходящими у него под носом. Ведь явно что-то происходило.

Или не явно?

Или не происходило?

Повинуясь чему-то странному, что вдруг пришло ему в голову, то ли где-то увиденному, то ли когда-то вычитанному, Степан сунул руку в темнеющую дверную щель, нащупал хлипкий дээспэшный стульчик, притулившийся справа от входа в вагончик, и наугад подтащил его к двери.

— Что ты там возишься, Степ? — спросил Белов, уткнувшись в Володькину тетрадку. — Ключ потерял?

— Палец прищемил, — ответил Степан и запер дверь.

Ловушка

была так себе, не очень. Прямо скажем, и не ловушка вовсе, но ничего лучшего с ходу не придумалось.

Если кто-то полезет среди ночи в вагончик — непременно уронит стул, наделает шума, залает Веста, кто-нибудь прибежит, и взломщика застукают.

Если этот кто-то будет осторожен и умен, ничего не произойдет.

Отлично, ничего не скажешь. Главное, умно.

Чернов, конечно, никуда не уехал. Сидел в вагончике, задрав ноги на стол, и читал какую-то засаленную книженцию без обложки. Вид у него был мрачный.

— Ну что? — спросил он, пристраивая книженцию на живот. — Нашли клад?

— Клад не нашли, — сказал Степан. — Нашли манускрипт с загадочными письменами.

— Что? — переспросил Чернов. — Какой такой манускрипт?

Степан подозревал, что это детское простодушие — часть какой-то сложной игры, в которую Черный играл всю жизнь с непонятной для Степана целью. Степан был уверен в этом потому, что иногда Чернов переигрывал, комедия переливалась через край, и он начинал барахтаться, нащупывая привычное русло туповатого мужицкого простодушия.

Зачем?

В кого он всю жизнь играл? Кого изображал?

— На, посмотри. — В голосе Белова было чуть-чуть ревнивой досады, как будто он был уверен, что тетрадка так и останется их общей со Степаном тайной, в которую они больше никого не станут посвящать. — Это и есть манускрипт. Знаешь такое слово?

Чернов одним движением пролистал тетрадку и вопросительно посмотрел на Степана.

— И что это означает?

— Если б я знал, — кряхтя, сказал Степан. Портфель был задвинут глубоко под стол, и он пытался дотянуться до него, не вынимая себя из кресла, в которое сразу же плюхнулся.

— Даты, — себе под нос пробормотал Чернов, — цифры. Платежи какие-то. Суммы все время разные. Сто баксов. Восемьсот баксов. Пятьдесят. Семьдесят. Двести. Нет, миллионером он все-таки не был.

— Похоже, он во что-то играл, — заметил Белов как бы в размышлении. — В рулетку или что-то вроде этого.

— И все время выигрывал, что ли? — спросил Степан. Он добыл из-под стола портфель, засунул в него папку с бумагами и теперь думал, не сунуть ли туда же и телефон. В кармане он ему всегда мешал, но из портфеля его было дольше доставать.

— Почему? — удивился Белов.

— Там все суммы записаны одинаково, Эдик. Это означает, что он все время делал с ними что-то одно — или получал, или отдавал. Если бы и то и другое, он бы их по-разному записывал.

— Не факт, — сказал Белов быстро.

— Да на самом деле почти что факт, — подал голос Чернов. — Он бы плюсы-минусы ставил или разными чернилами рисовал.

— Это так в детективах пишут?

— Это и без детективов ясно.

— Конечно, как же может быть что-нибудь неясно! Ты у нас такой проницательный!