Близкие люди
Шрифт:
Все чувства, включая осторожность, недавний страх, раздражение, недовольство собой, необходимость куда-то бежать и что-то предпринимать там, куда удастся добежать, сдались практически без боя. Тарелка с куском дымящегося мяса оказалась намного сильнее всех остальных высоких материй.
Он быстро и жадно съел все, что было, и посмотрел на Ингеборгу вопросительно. Она тут же положила ему еще кусок. И сразу же налила чаю в огромную глиняную кружку и сдернула салфетку с большого блюда. На большом блюде оказалось чуть-чуть подгоревшее снизу песочное печенье. Как в детстве.
И
Ингеборга пила чай, сидя напротив него. Пила сдержанно и красиво, как обычно, и Степан, проглотив вторую порцию корма, неожиданно обозлился на то, что она все делает так сдержанно и красиво.
— Вы вполне могли бы и не утруждаться. Я же сразу сказал, что вы можете уехать.
Она посмотрела на него с другой стороны стола и, кажется, даже усмехнулась.
— Если вы хотите поразить меня своей вежливостью, можете не стараться. Я все и так знаю. Лучше расскажите мне, что такое опять произошло у вас на работе.
— У нас на работе уже довольно давно происходит одно и то же явление. Называется задница, — пробормотал Степан и откусил печенье. Оно было сухим и легким, очень вкусным.
Крошки посыпались на свитер, и он решительно стряхнул их пятерней.
— Задница — это когда вы приехали на работу и поняли, что забыли дома ключи от кабинета, — неожиданно сказала Ингеборга. — А то, что происходит у вас, называется как-то по-другому.
— Это точно. — Степана удивила ее проницательность. — Только я пока не знаю, как это называется.
— Вы всерьез думаете, что будут еще какие-то… жертвы?
— Я не знаю, что именно я должен думать. Один из моих рабочих умер явно не своей смертью. Я так до конца и не уверен, своей ли смертью умер Петрович. А сегодня моего зама у меня на глазах чуть не переехала машина. Второй зам от большой любви забрался в сейф и вытащил оттуда вещественное доказательство, потому что был уверен, что оно повредит его возлюбленной. Сама возлюбленная неожиданно сообщила нам, что много лет назад отравила своего мужа, и тот самый рабочий, который умер первым, ее шантажировал. Она приготовилась заплатить ему, поехала ночью в Сафоново, но с ним не разговаривала и не виделась, потому что кто-то столкнул его в котлован. Зато она видела мою машину, которая из Сафонова в ту же ночь уезжала. Перепутать она никак не могла и клянется, что это была именно моя машина. Что вы так смотрите? — вдруг спросил он грубо. — Закройте рот!
Ингеборга послушно закрыла рот.
— Да, и еще! — продолжил Степан с непонятным злорадством. — Прораб все порывался что-то мне рассказать, а я так и не стал слушать, потому что именно в тот момент понял, что тетрадь из сейфа упер Чернов. И я теперь думаю, имеет это значение или не имеет.
Ингеборга отпила из кружки и сказала решительно:
— Рам нужно обратиться в милицию.
— Я обращался! Мои проблемы так же нужны милиции, как мне проблемы освоения космоса. Кроме того, я не желаю втягивать в свои личные дела еще и милицию!
— Это никак не ваши личные дела! Сколько людей вокруг вас подвергается опасности, а вы даже не хотите выяснить,
— Отползать в кусты, — буркнул Степан, — больше мне ничего не остается. Спасибо за ужин, очень вкусно.
Но Ингеборгу трудно было сбить с толку.
— Павел Андреевич! Все-таки вы должны обратиться в милицию и рассказать там все, что знаете! У вас же ребенок Что за ерунда, честное слово, что за игры в сыщиков и воров А Иван? Что, если это… как это говорят сейчас… наезды ваших конкурентов?!
— В том смысле, что я паду смертью храбрых?
Она выпрямила спину, посмотрела ему в глаза — негодование расходилось волнами и грозило вот-вот затопить его стул.
— Я знаю, что вы странный и тяжелый человек, Павел Андреевич! Но у вас есть мозги и вы любите своего сына. Ну сделайте что-нибудь, пока ситуация окончательно не вышла из-под вашего контроля!
— Вся беда в том, что она никогда и не была под моим контролем. — Ему польстило то, что она сказала про мозги и про сына. Он пересел на диван и закинул голову на мягкую плюшевую спинку. Сразу же захотелось спать. — Я знаю, что должен во всем разобраться, но сам. Сам, без посторонних, понимаете?
— Но вы же не разбираетесь!
— Откуда вы знаете? — спросил он миролюбиво. Ему было тепло и очень хотелось спать. — Может, я только и делаю, что разбираюсь?
— Господи, — вдруг сказала она с тоской, — что же я-то делаю? Зачем я лезу в ваши дела? Какого черта я полночи проторчала на вашей кухне?! Как я теперь попаду домой?!
— Останетесь здесь, — предложил Степан, — ляжете в гостевой спальне. Приставать к вам я не собираюсь.
— Еще не хватало, чтобы вы ко мне приставали! — не слишком искренне возмутилась Ингеборга. — Кстати, мы забрали из ремонта ваш телефон. Его починили и даже вернули кассету, которая застряла в автоответчике. Вы мне должны четыреста восемьдесят три рубля. Счет на стойке, под пепельницей.
— Кассету? — переспросил Степан и поднял голову с успокоительной плюшевой спинки. — Какую кассету?
— Я же вам говорю — которая в нем застряла, когда его уронил Иван. Вы что? Не слышите?
Кассета в автоответчике?!
Господи, почему он сразу не догадался?!
— Где она?!
— Кто «она»?
— Ну, кассета эта вместе с телефоном?
— На столе в вашем кабинете. Я не знала, как его включить, и просто поставила на стол. А что случилось?
Ничего еще не случилось. Почему он сразу не подумал про автоответчик?!
Он стремительно вошел в кабинет и сразу же полез под стол, где были телефонная и электрическая розетки.
— Дайте мне провод, — приказал он в сторону двери, уверенный, что Ингеборга притащилась за ним. Тонкая белая рука с зажатым телефонным шнуром, протянувшаяся откуда-то сверху, чуть не ткнула его в лицо, и он улыбнулся.
Она действительно притащилась за ним!
Он вылез из-под стола и размотал провода с обновленного телефонного тела.
— А кассета где? Внутри?
Ингеборга пожала плечами: