Блокада. Книга 5
Шрифт:
— Я понял.
— У вас все? — спросил Сталин.
— Да, товарищ Сталин, — ответил Яковлев, но, почувствовав, что тот не повесил трубку, продолжал держать в руке и свою. Наконец тихо спросил: — Как… с Москвой?
— Под Москвой идут бои, — после паузы ответил Сталин. — Главное, что вам надо сейчас знать и помнить, — это что исход сражения решается не только под Москвой. В не меньшей мере успех зависит от того, когда и сколько вы дадите истребителей. Вы поняли меня? В не меньшей.
— Да, я понял вас, товарищ Сталин.
— До свидания.
…Услышав
— Ну, что он сказал?! — впиваясь глазами в Яковлева, нетерпеливо спросил сидевший рядом Кулагин.
— Истребители нужны, вот что он сказал, — помедлив, ответил Яковлев.
— А под Москвой, что он сказал о Москве?
И перед глазами Яковлева встала картина недавнего прошлого. Тогда он задал Сталину тот же вопрос…
Это было в октябре. Немцы начали свое генеральное наступление на Москву. А план эвакуации авиационных заводов, составленный еще до того, как началось это наступление, предусматривал их переброску на территории, которые в новых обстоятельствах могли оказаться под угрозой вражеского вторжения.
Необходимо было принять быстрое решение, меняющее уже принятый наркоматом план эвакуации. По этому вопросу у Яковлева с руководством наркомата возникли разногласия. И он решил обратиться к Сталину. Снял трубку «вертушки», набрал номер и, услышав знакомый бас Поскребышева, сказал, что просит приема у товарища Сталина по неотложному вопросу.
Не прошло и получаса, как в кабинете Яковлева раздался звонок и тот же Поскребышев сказал:
— Товарищ Сталин ждет вас к четырем часам. — И добавил: — На квартире.
Когда машина с постоянным кремлевским пропуском мчала Яковлева к Боровицким воротам, он думал не о том, что скажет Сталину относительно плана эвакуации заводов — этот вопрос был ему ясен, — а о том, в каком состоянии находится сам Сталин в эти трагические дни.
Яковлев видел Сталина в различной обстановке — на совещаниях в его кабинете, за обеденным столом в его кунцевском доме…
Да, он бывал и там, — нередко, закончив далеко за полночь затянувшееся совещание, Сталин говорил присутствующим: «А теперь можно и пообедать… Специально никого не приглашаю. Но кто хочет…» — и первым направлялся к двери.
Яковлев привык видеть Сталина спокойным, невозмутимым, почти никогда не повышающим голоса, даже когда он произносил жестокие, определяющие судьбы людей слова, привык к его манере прохаживаться по ковровой дорожке, ведущей от дверей кабинета к письменному столу, в то время как все остальные сидели, к привычке крошить в трубку табак из папирос «Герцеговина Флор», к оживленному, но всегда несколько напряженному застолью, где Сталин медленно потягивал вино или шампанское из узенькой рюмочки, где все говорили громко и как будто весело, но мгновенно замолкали, когда Сталин произносил первое слово…
«Каким я увижу его сейчас?!» — с тревогой и волнением размышлял Яковлев. Не отдавая себе в том отчета, он надеялся если не из слов, то по виду Сталина, по
Когда Яковлев вошел в комнату к Сталину, тот встал с дивана, покрытого белым чехлом, отложил в сторону книгу. Бросив мимолетный взгляд на ее корешок, Яковлев прочел: «М. Горький».
Поздоровавшись, Сталин направился к столу и стал набивать свою трубку…
Нет, Яковлев не заметил в нем никаких внешних перемен, разве что лицо его было бледнее обычного.
— Я слушаю вас, — сказал Сталин.
И то, что он проговорил эти слова таким тоном, как будто у него в запасе было много свободного времени, так, как произнес бы их полгода назад или еще раньше, в кажущиеся уже такими далекими мирные времена, вселило в Яковлева безотчетное чувство спокойствия.
— Ну, слушаю, — повторил Сталин.
Стараясь говорить сжато, коротко, Яковлев высказал свои соображения относительно плана эвакуации заводов.
Сталин выслушал его не перебивая, прохаживаясь взад и вперед по комнате. Иногда Яковлеву начинало казаться, что, удалясь в дальний конец комнаты, он перестает его слушать, занятый своими мыслями. Но как только Яковлев делал паузу, Сталин тотчас же оборачивался и давал понять, что ждет продолжения.
— Что мешает изменить план эвакуации? — спросил Сталин, когда Яковлев закончил.
— Главным образом то, что план этот уже утвержден, — ответил Яковлев.
— Но время неизбежно вносит коррективы в утвержденные планы, — слегка пожимая плечами, заметил Сталин.
— К сожалению, с этим не хотят считаться некоторые руководители авиационной промышленности, — резко сказал Яковлев.
— У всех людей в работе бывают ошибки, товарищ Яковлев, — произнес Сталин. — У них, — сделал он неопределенный жест в сторону, — у меня, — дотронулся он мундштуком до груди, — и у вас… — обратил он мундштук к Яковлеву. — Но эти недостатки не должны мешать, когда решается главное.
Он снова прошелся по комнате, остановился у стола и сказал:
— В принципе я согласен с вашими предложениями. Но важно не только разумно расположить эвакуируемые заводы. Важно, чтобы они как можно скорее начали выпуск самолетов. Истребителей, товарищ Яковлев, — добавил Сталин, чуть повышая голос. — Нам в первую очередь нужны истребители! Их мало, их еще очень мало, и вы хорошо знаете об этом.
— Враг продвигается? — глухо спросил Яковлев.
— Да, — ответил Сталин. — Пока да.
И это «пока» пробудило в Яковлеве надежду, что Сталин знает нечто такое, уверен в чем-то таком, что может в ближайшее время изменить положение в нашу пользу.
И Сталин, очевидно, почувствовал это и, как бы отвечая на его мысли, сказал:
— Пока положение очень тяжелое… Немцы захватили большую часть нашей земли. Есть люди, — он снова сделал неопределенное движение рукой, — и в самой Германии и в других странах, которые придают этому факту решающее значение. Мы — нет.
— Вы рассчитываете на резервы, товарищ Сталин? — спросил Яковлев.