Блокада. Книга 5
Шрифт:
Но был еще и субъективный фактор, неразрывно связанный с первым: все сильнее с каждым днем ощущаемая Сталиным потребность в ежедневной, ежечасной связи с людьми, в их поддержке.
Когда-то одиночество тяготило Сталина только за обеденным столом или во время отдыха в поздние ночные часы. Теперь он не мог в одиночестве работать. И в его кремлевском кабинете редко теперь царила тишина, все больше и больше людей — военных и гражданских — переступало порог этого ранее недоступного для них кабинета, все чаще снимал Сталин трубки своих
Три неотложных задачи стояли сейчас перед Сталиным и всеми теми, кто в эти дни возглавлял Красную Армию. И от решения этих задач во многом зависел исход войны. Надо было во что бы то ни стало отвести угрозу, нависшую над Москвой. Восстановить связь с Ленинградом, отрезанным двумя блокадными кольцами от страны. И наконец, закрыть врагу путь на Кавказ, к основным источникам советской нефти.
Но чтобы выполнить эти задачи, надо было ликвидировать или хотя бы свести к минимуму то преимущество в вооружении, которым все еще обладал враг.
Добиться этого было, казалось, невозможно. Невозможно потому, что огромные территории с расположенными там заводами, шахтами были заняты врагом. Невозможно потому, что многие из эвакуированных предприятий находились еще в пути, а прибывшие к месту назначения только разворачивали производство военной техники. Невозможно потому, что уровень промышленного производства в эти трагические дни, несмотря на все усилия, на сверхчеловеческий труд сотен тысяч людей, был самым низким за весь период с начала войны…
Трех месяцев передышки, двух, пусть одного хватило бы для того, чтобы создать материальную базу для ликвидации преимущества немцев в вооружении.
Но враг не дал ни трех, ни двух, ни даже одного месяца передышки…
Спустя неделю после прорыва фронта 30-й армии немцы подошли непосредственно к Клину, и нашим войскам пришлось оставить не только сам Клин, но, чтобы избежать окружения, и другой, расположенный в двадцати трех километрах от него небольшой городок со светлым, веселым, напоминающим о мирных временах названием Солнечногорск.
Через несколько часов после захвата Клина и Солнечногорска две немецкие танковые группы устремились к Яхроме и Красной Поляне. Яхрома находилась в шестидесяти трех километрах к северу от Москвы, Красная Поляна — всего лишь в тридцати пяти километрах.
Однако для того, чтобы преодолеть расстояние, отделяющее Яхрому и Красную Поляну от Клина и Солнечногорска, немецким танкам потребовалась неделя — столь упорным было сопротивление истекающих кровью советских войск.
Но противник рвался вперед, и в ночь на 30 ноября немецкие танки оказались всего в двадцати семи километрах от столицы Советского Союза.
О том, что с немецких наблюдательных пунктов можно
Но существовал другой факт, известный лишь Сталину и узкому кругу партийных и военных руководителей. И именно этот факт определил ход событий.
То, что никогда не могли бы совершить люди в другом социальном мире — ни за деньги, ни под угрозой оружия, — оказалось под силу советским людям…
Начиная операцию «Тайфун», немцы имели двойное превосходство в артиллерии. Теперь, к концу ноября, оно едва достигало двух десятых процента.
Две тысячи танков двинули они на Москву — менее полутора тысяч из них дошли до ближних подступов к столице. Но к этому времени противостоящие им советские войска имели уже тысячу семьсот тридцать танков.
Две с половиной тысячи вражеских самолетов находились в воздухе или готовились к вылету с немецких полевых аэродромов, когда Гитлер отдал фон Боку приказ: «Вперед!» Но теперь таким же количеством боевых машин располагали и защитники Москвы.
Невозможное свершилось. Решающего превосходства под Москвой немцы к концу ноября уже не имели — ни в численном составе, ни в количестве и качестве вооружения.
…Пройдут годы и десятилетия. Время сотрет из памяти поколений подробности смертельной схватки, в которой в конце первой половины двадцатого столетия советский народ отстоял не только свободу и независимость своей Родины, но и будущее мировой цивилизации. Не останется в живых участников этого великого сражения…
Но будущие историки и писатели еще долго, очень долго будут возвращаться исследовательским взглядом своим к Великой Отечественной войне советского народа, споря, утверждая, опровергая, задаваясь десятками вопросов.
Они постараются проникнуть в мысли Верховного главнокомандующего Советской Армией, человека, в характере которого сконцентрировалось так много противоречий и, казалось бы, взаимоисключающих черт.
И среди вопросов, касающихся хода войны и причин поражения гигантской немецкой армии, дошедшей вначале до стен Ленинграда и почти до самой Москвы, среди всех этих вопросов, несомненно, будет такой: что думал, что ощущал Сталин в ночь на 30 ноября, узнав, что противник достиг Красной Поляны?
Думал ли он о том, что только кремлевская стена, лабиринт московских улиц и пространство менее чем в три десятка километров отделяют его от моторизованных полчищ врага и, следовательно, спустя считанные часы сюда, в его кабинет, может донестись лязг гусениц немецких танков?
Думал ли он о том, что пора покинуть Москву, чтобы руководить сопротивлением с другого, заранее подготовленного на всякий случай командного пункта? Возвращался ли памятью своей к тому роковому дню, к той ночи на 22 июня, когда оказалось, что он допустил такой крупный просчет в определении ближайших намерений гитлеровской Германии?..