Блокада. Запах смерти
Шрифт:
– И как к вам теперь обращаться? – поинтересовался Дед.
– Для вас я с этого момента господин обер-лейтенант Шнип, – представился Григорий Иванович. – Вы, кстати, также теперь господа. Таков порядок. Привыкайте.
– Куда мы попали? – поинтересовался Нецецкий.
– Это разведшкола абвера, которая готовит бывших советских граждан к существованию в новом качестве и в новых обстоятельствах, – пояснил Шнип.
– Диверсантов, что ли, готовит? – прямолинейно уточнил Нецецкий.
– Диверсионный центр, диверсант – выражения военной пропаганды, – не согласился Шнип. – Разведшкола готовит специалистов, способных действовать
– Партизан, значит? – ехидно оскалился Дед.
– Если вам так угодно, – раздраженно обронил обер-лейтенант. Затем продолжил, посмотрев на Нецецкого и давая понять, что в большей степени адресуется к нему: – Немецкое командование делает на вас большую ставку. Понимая ваш авторитет среди ленинградского криминала, оно полагает, что вы можете и должны организовать устойчивую группу сопротивления, сплотив вокруг себя недовольных большевистским режимом людей.
– Да сейчас в Ленинграде все жители недовольны, – помрачнел Дед, понимая, что, вырвавшись из одной беды, попал в другую. – Если вокруг меня сплотятся, группа тут же перестанет быть подпольной и будет обнаружена гэбистами.
– Не надо утрировать, – строго прервал его Григорий Иванович. – Костяк группы должен будет составить криминальный элемент: уголовники и дезертиры, которым в случае поимки грозит расстрел.
– Вы хотите через какое-то время отправить меня обратно в город? – Нецецкий решился задать волнующий его вопрос напрямую.
– Это вне моей компетенции, – уклонился от ответа Шнип, – но я думаю, что вами командование рисковать не захочет. Скорее всего вы будете нужны здесь, в центре, чтобы проводить отбор кандидатов для отправки в Ленинград. Только вы со своим опытом сможете отличить настоящего уголовника от агента НКВД.
– Если так, то я согласен, – с облегчением вздохнул Нецецкий, который больше всего на свете не хотел вновь оказаться в холодном, голодном и смертельно опасном для него городе.
– А со мной что будет? – напомнил о своем присутствии Христофоров. – Я вроде бы староват для такой работы.
– Насчет вас также будет решать командование разведшколы. Но, думаю, Бронислав Петрович, что вы, имея чистые документы, безукоризненный жизненный путь и военную инвалидность, были бы интересны нам там, в городе.
– Значит, отправите обратно? – сник Христофоров.
– Думаю, если это и произойдет, то не скоро. Я бы порекомендовал набираться сил в созданных для вас комфортных условиях.
Несмотря на убаюкивающие нотки в голосе обер-лейтенанта, Христофоров пал духом, понимая, что попался, как зверь в капкан, и теперь пережить войну и остаться в живых у него не оставалось практически ни единого шанса.
Сразу после этой беседы их с Нецецким привели в казарму, где поселили в небольшой, но чистой комнате на двоих. Затем усатый ефрейтор принес один комплект немецкой формы и один гражданской одежды. Немецкая форма досталась Брониславу Петровичу.
– Облачайся пошустрее, через полчаса построение, – видя растерянность Христофорова, по-русски предупредил его ефрейтор, оказавшийся бывшим военнопленным, уроженцем западной Украины.
Нецецкий, в отличие от Христофорова, пребывал в прекрасном расположении духа. И даже подтрунивал над внешним видом облаченного в немецкую форму Христофорова.
– Ну вот, Сверчок, пришла пора новым хозяевам послужить. – Дед, одетый в простой, но элегантный костюм, продолжал демонстрировать свое хорошее настроение.
– Я
– Во-во, расскажи им, как ты против них воевал, – засмеялся Дед.
– Что я, дурак? – затравленно отреагировал Христофоров.
На построении Нецецкий стоял рядом с обер-лейтенантом Шнипом и унтер-офицером перед строем курсантов разведшколы. Роль консультанта ему очень нравилась.
Как выяснилось, среди курсантов нет ни одного авторитетного вора. Контингент представлял собой мелкую уголовную масть – от простых мужиков, воровавших зерно в колхозах, до вокзальных воришек, имевших одну судимость. Поэтому на вопрос о возможностях курсантов Дед дал такую оценку их идеологической надежности:
– Крысы! Прижмет, они обратно перебегут. По ним вышак не плачет.
Христофоров, в отличие от Деда, был поставлен в равные условия с этим сбродом. Будучи обычным курсантом, он был вынужден заниматься с ними в одном классе, проходя, как и они, программу диверсионной подготовки. Поэтому вечерами, в свободное время, он часто донимал Нецецкого жалобами на свое униженное здесь положение, прося его поговорить со Шнипом.
– Я же образованный человек! Почему я поставлен с какими-то ублюдками в один ряд? – начинал в конце концов срываться на истерику Бронислав Петрович. – Я должен быть над ними или хотя бы самостоятельной единицей, как вы. Поговорите обо мне с начальством!
– Хорошо, – снисходительно ухмылялся Дед, которого веселило такое положение вещей. На самом деле он даже не собирался заикаться на эту тему перед немцами.
Лариса стала замечать, что ее старшую дочь тошнит по утрам. Испугавшись, что у Насти из-за постоянного недоедания началось неприятие пищи организмом, она потащила ее к врачу. Лариса знала, что от истощения у многих блокадников вырабатывается такое заболевание и что эти люди, похожие на обтянутые кожей скелеты, обречены. Поликлиника была заполнена людьми, которые группировались у дверей в кабинеты. Но несмотря на многолюдье, в помещении было непостижимо тихо, словно люди собрали последние силы для похода к врачу, но по дороге все их израсходовали и теперь не могли не только разговаривать, но и встать со стула и зайти в кабинет. Собственно, так оно и было. Более того, нередко случалось, что некоторые, особенно ослабленные голодом и болезнью, так и не дождавшись приема, умирали прямо в поликлинике. Вот и сегодня в очереди, которую заняли Лариса и Настя, умерла пожилая женщина. Ее труп еще не убрали, и она сидела вместе с живыми, полуоткрыв рот, словно отвечая вновь подошедшим больным, что последняя в очереди.
– А была первой, когда я сюда пришла, – еле слышно пояснила молодая женщина, которая теперь должна была идти первой.
За Анастасией подошел неприятного вида одутловатый мужчина, прихрамывающий на правую ногу. Не видя свободных стульев, он обвел недовольным взглядом сидящих. «Споткнувшись» на умершей женщине, оживился и бесцеремонно стащил тело со стула на пол, а сам уселся на освободившееся место. К этому все отнеслись спокойно, но настроение у сидящих в очереди ухудшилось. Пришел старенький врач и начал прием. Анастасия стала прислушиваться к своему внутреннему состоянию, пытаясь понять, отчего у нее начало возникать сильное волнение. Ее снова охватил озноб. «Значит, верно говорит мама, я больна», – вздохнула девушка.