Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
В половине второго ночи Жданов решил прилечь, предварительно распорядившись, чтобы его немедленно разбудили, если позвонит Лагунов.
На тумбочке возле кровати, рядом с телефоном, стоял будильник. Жданов завел его на половину третьего, расстегнул воротник серой, «сталинского» покроя куртки — военную форму он не надевал ни разу — и откинулся на подушку. Заснул он сразу, только сон был каким-то поверхностным — понеслись каруселью обрывки дневных забот: трасса… Лагунов… полковые пушки… минометы… дрожжи… воздуходувка…
—
— Не знаю, — пожал плечами Соколов. — Попробую пройти метров двести на север. А вы все пока стойте здесь, на месте.
И он решительно зашагал налево, вдоль полыньи, в надежде, что невидимый ее край все же обнаружится. Однако чем больше Соколов удалялся от того места, где оставил Смирнова, Кушелева и проводника, тем шире становилась полынья. Значит, идти на север не имело смысла.
Он повернул назад.
— Ну как? — едва завидя возвращающегося Соколова, крикнул Смирнов.
Соколов безнадежно махнул рукой и распорядился:
— Кушелев, беги за комиссаром. Надо посоветоваться.
— Комиссар воду не заговорит, — мрачно ухмыльнулся проводник. — Она агитации не поддается.
— Вы, кажется, радуетесь, что дальше нельзя пройти? — возмутился Соколов.
— Радоваться тут нечему. А только я предупреждал…
— На кой же черт пошел с нами, если был так уверен, что не пройдем?
— А у меня, командир, в Питере внучка махонькая живет. Не слыхал? Впрочем, что тебе с того…
В самом факте, что у рыбака есть внучка и что живет она в Ленинграде, не было ничего необычного. Необычен был тон, каким произнес эти слова флегматичный рыбак. На этот раз в голосе его не было безразличия, а звучали одновременно и обида и вызов.
— Сколько же внучке лет? — примирительно спросил Соколов, несколько озадаченный такой моментальной переменой в поведении человека.
— Восьмой пошел, — глядя на лед, ответил проводник.
— А… родители есть? — продолжал расспрашивать Соколов, теперь уже главным образом для того, чтобы как-то скоротать время до прихода Брука.
— Ро-дители! — с сарказмом повторил старик. — Родитель ее в ополчение ушел с Ижорского, и с тех пор ни слуху ни духу.
— А мать?
— На Ижорском заместо мужа вкалывает. А девочка день-деньской одна. С моей рыбы только и живет. Наловлю, заморожу — и с оказией в Питер. Есть еще добрые люди, доставляют, не сожрав по дороге… — Старик помолчал и невпопад выпалил: — За то время, что с вами по льду гуляю, я знаешь сколько рыбы наловил бы!
Эта последняя его фраза вновь пробудила у Соколова чувство безотчетной неприязни к проводнику.
— Нытик ты, дед, — сказал он, поморщившись, и отвернулся, услышав издали громкий голос комиссара.
— Что случилось, Леонид Николаевич? —
Соколов выждал, пока Брук приблизится, и ответил совсем тихо:
— Не видишь, что ли? Вода.
Брук хотел что-то сказать, но тут раздался гул, похожий на раскат далекого грома. Все растерянно переглянулись, стараясь определить источник этого пугающего гула, постепенно переходящего в скрежет, точно огромные жернова давили и крошили что-то.
— В сторону, в сторону давайте! — услышали все повелительный голос проводника и увидели, как он, до сих пор стоявший в стороне, подобрав полы тулупа, устремился к Соколову и Бруку.
Через мгновение там, где только что стоял проводник, возникла извилистая, зигзагообразная трещина. Она начиналась у самого края полыньи и, уходя на запад, скрывалась где-то в тумане.
— Кушелев! — крикнул Соколов. — Бегом к Дмитриеву! Передай приказание: всем взять в руки веревку и двигаться, держась за нее.
А гул и треск уже прекратились. Очевидно, подвижка льда, сокрушившая несколько торосов, окончилась. Снова стало тихо.
Некоторое время все молчали, устремив взгляды на майну. Наконец заговорил старший политрук:
— Вода, о которой рассказывал Дмитриев, была ближе к берегу. Мы то место уже прошли. Значит, замерзла. Может, и эта майна скоро закроется?
— Предлагаешь сидеть тут и ждать? — с недоброй усмешкой спросил его Соколов. — Лагерем расположиться и ждать?.. А сколько? Сутки? Двое? Неделю?!
— Раньше января не замерзнет вся Ладога, — неожиданно вступил в разговор рыбак.
— Погоди, отец, тебя потом спрошу, — сказал Соколов. — Первое слово — комиссару.
— Напрашивается только одно решение, — задумчиво промолвил Брук, — попытаться обойти эту воду…
Прибежал запыхавшийся Кушелев, доложил звонким своим мальчишеским голоском:
— Ваше приказание выполнено, товарищ воентехник второго ранга!
— Получай новое, — сказал в ответ Соколов. — Возвращайся опять к Дмитриеву, скажи, чтобы приостановил движение. — И, снова поворачиваясь к Бруку, пояснил ему: — Не хочу, чтобы люди эту чертову воду видели, пока мы с тобой не примем окончательного решения… К северу я уже ходил — там полынья.
— Значит, к югу надо идти, — рассудил Брук.
— Да вы что, товарищи командиры! — вторично вмешался в разговор проводник. — Карты с собой носите, компаса и такое говорите! Там же немец!
Никто ему не ответил. И Соколов и Брук отлично знали, что примерно в десяти километрах от того места, где они сейчас стояли, находился занятый немцами Шлиссельбург. Правда, вблизи Шлиссельбурга лед охраняют пограничники. Но где они сейчас, эти пограничники? И насколько плотна их оборона? Может ли она воспрепятствовать проникновению на лед разведывательных групп противника?..