Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
— Передай по цепочке: идти медленно, осторожно! — приказал Соколов и, когда Дмитриев исчез за снежной пеленой, увидел стоящего рядом Смирнова.
— А где наш Сусанин? — спросил тот.
Действительно, рыбак куда-то пропал. Было странно, что его не оказалось здесь, поблизости, даже когда раздался крик Кушелева.
— Наверное, домой повернул, — высказал свое предположение Смирнов.
— Ну и черт с ним, — зло сказал Соколов. — Пусть отогревается на печке, если у него совести нет. Без проводника дойдем.
Он потянул кверху рукав маскхалата и посмотрел на часы. Было без десяти одиннадцать. С тех пор, как они спустились на лед, прошло более пяти часов, а, судя по всему, прошагали они не более семи километров. Значит, скорость их движения — полтора километра в час. Не шибко!
И тем не менее Соколов понимал, что людям надо дать отдых.
— Дмитриев! — крикнул он. — Объяви привал на пятнадцать минут. Пусть закусят люди. И пойди проведай комиссара, как он там, в хвосте, чувствует себя. — Потом повернулся в сторону Смирнова, пригласил: — Присядем, Ваня, вон за этим айсбергом.
Многочисленными своими остроконечными вершинами, припорошенными снегом, торос этот напоминал не айсберг, а скорее какой-то сказочный замок в миниатюре. Они зашли с подветренной стороны и присели у основания ледяной глыбы, прижавшись к ней спинами.
— Закусить хочешь, командир? — спросил Смирнов, кладя на колени карабин и пешню, сбрасывая с плеч лямки вещмешка.
— И это тоже, — ответил Соколов. — А пока помоги-ка стянуть сапог.
— Разрешите, я помогу, — раздался голос Кушелева. Они и не заметили, как связной оказался рядом.
— Ты… в боевом охранении стой! — приказал Соколов и, видя, что Кушелев отступил лишь на шаг, добавил строже: — Дальше, дальше, за торос давай!
Когда Кушелев скрылся, Соколов попробовал было разуться без посторонней помощи, но у него ничего не получилось.
— Так и думал, что не стяну. Портянка завернулась, — пробормотал он. — Давай-ка, Иван Иваныч, помогай.
Смирнов прислонил к торосу карабин и пешню, положил на снег мешок и, ухватившись за сапог Соколова, с силой потянул на себя.
Сквозь портянку, намотанную поверх шерстяного носка, отчетливо проступали красные пятна.
— Так… — с откровенной досадой проговорил Смирнов.
— Думаешь, ногу сбил? — встрепенулся Соколов.
— Не думаю, командир. Гвозди это.
— Откуда знаешь?
— Оттуда же…
— Значит, и у тебя?..
— Всю подошву содрали, — признался Смирнов. — Пробовал прикладом карабина опять наружу выбить — вылезают, сволочи.
— Как же ты идешь?
— А ты как?
— Ясно, — кивнул Соколов, пытаясь припомнить, чьи еще сапоги прошли обработку изобретательного сапожника.
— Клещи бы были, мы бы эти чертовы гвозди повытаскали. А пальцами не выходит, я пробовал, — безнадежно сказал Смирнов.
Разутая на морозе
— Как будто лучше, — неуверенно сказал Соколов.
— Через десять шагов снова начнут давить, — отозвался Смирнов. — Здесь клещи нужны или плоскогубцы.
— Больше никто не жаловался? — спросил Соколов.
— Жаловаться никто не будет, — уверенно произнес Смирнов. — Знают, зачем и куда идут. Стерпят.
— Это… наверное, стерпят. А если не дойдем?
— Чего?
— Я говорю: гвозди — стерпят. А кто из души гвоздь вынет, если не проложим трассу?
Смирнов молча достал из вещмешка сухарь, разломил его пополам и одну половину протянул Соколову.
— Что ж, начнем с твоих, — согласился Соколов и, пошарив в своем мешке, вытащил завернутую в бумагу колбасу. Попробовал разломать ее надвое — не поддалась. — Дай-ка пешню, — попросил он Смирнова. Тот протянул ему одну из двух пешней, прислоненных к торосу. Соколов с трудом разрубил неподатливую колбасу и протянул полкуска Смирнову.
Несколько минут они ели молча, едва разгрызая темно-красные обрубки заледенелой колбасы. Наконец, давая отдых зубам, Смирнов полюбопытствовал:
— Ты чего это меня про Дорпроект спросил? Я толком не понял.
— А-а, чепуха какая-то в голову полезла… Спросил, где после войны работать думаешь, — ответил Соколов, тоже прервав трапезу.
— Нашел тему для разговора! — усмехнулся Смирнов.
Некоторое время оба ели молча. Потом вдруг Смирнов возобновил прерванный разговор:
— До этого «после» еще дожить надо.
— Ты о чем? — не сразу сообразил Соколов, успевший уже забыть о своем вопросе, действительно не вязавшемся с обстановкой. Но, вспомнив, захотел все же получить ответ на него: — А если доживем?
— Ну, на свои старые места и вернемся.
Такой ответ почему-то не понравился Соколову.
— Неверно это, Иван Иванович, — возразил он.
— Что неверно?
— На старые места после такой войны возвращаться.
— Это почему же?
— И мы не те будем, и места не те.
— Не понимаю. В каком смысле?
— В переносном, в переносном. Другими люди станут.
— Усталыми?
— Нет. Более добрыми и более мудрыми. Переменится после войны многое. То, за что воюем, должно, конечно, остаться. А то, что мешало делу и счастью людей, непременно исчезнуть должно. В жизни, брат, ничто даром не проходит. Ты подумай: мы вот трассу проложим, по ней хлеб в Ленинград пойдет, а потом лето настанет — и снова вода на этом месте. Так как полагаешь, бесследно эта трасса исчезнет?