Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе
Шрифт:
От майны теперь во все стороны молниями расходились трещины, а справа от нее, в десятке метров, возник новый остроконечный торос. Шевельнулась страшная догадка: а что, если где-то к западу лед не только треснул, но и разошелся, образовав еще одну майну, подобную той, которая пересекла первоначальный их маршрут? Тогда все они — и сам Соколов, и Смирнов, и Кушелев, и проводник — могут оказаться на плавучей льдине, влекомой течением к вражескому берегу…
Послать Смирнова или Кушелева разведать ледовую обстановку Соколов не решился, опасаясь,
— Эй, отец, где ты? — приложив ладони ко рту, крикнул Соколов в появившуюся невесть откуда густую полосу тумана.
Ему никто не ответил.
— Смирнов, промерь лед! — приказал Соколов.
Смирнов молча стал долбить пешней лунку. На это ушло минут десять.
Заглянув в лунку, Смирнов доложил:
— Сантиметров двенадцать будет. Никак не меньше. — И повторил убежденно: — Не меньше!
Соколов тоже осмотрел пробоину и с удовлетворением отметил, что толщина льда увеличивается.
— Вперед! — скомандовал он.
Навстречу им уже шагал проводник. Широкая его фигура в тулупе с поднятым воротником, с посохом-пешней в руках, с выбеленной инеем бородой напоминала не то какого-то библейского пророка, не то русского боярина допетровских времен.
— Ты где был, рыбацкая твоя душа? — воскликнул обрадованно Соколов.
Проводник ответил с деловой сухостью:
— Ходил проверить лед впереди. Ничего. Крепкий.
— А как майна?
— Кажись, сужается. Но все одно, не перешагнуть ее: в ширину метров десять еще.
— Есть же у нее конец! — сказал Соколов.
— Конец всему есть, — многозначительно и чуть свысока заметил рыбак. — До Шлиссельбурга путь тоже конец имеет.
— Мы уклонились к югу только километра на четыре, — уточнил Соколов. — Пройдем еще два.
Никто не спросил его, почему именно два. Это было ясно и так: идти дальше — значило рисковать встретиться с немцами.
…Шли молча. Соколов все время поглядывал на тянущуюся слева полынью. Боль в ступнях, казавшаяся ему одно время нестерпимой, постепенно утихла. Может быть, потому, что промерзшие в сапогах ноги вообще утратили чувствительность. А может, от предчувствия близкого конца полыньи. И вдруг ни с того ни с сего Соколову показалось, что его ноги по самые колени окатило жаром. Не холодом, а именно жаром.
В следующее мгновение он понял, что погружается под лед. Чтобы задержаться на поверхности, инстинктивно раскинул руки. В тот же миг сзади кто-то подхватил его под мышки и сильным рывком извлек из воды.
Соколов увидел склонившееся над ним испуганное лицо Кушелева: глаза широко раскрыты, губы дрожат. Казалось, что весь он охвачен лихорадкой, как будто сам минуту назад был на краю гибели.
— Ну как вы, товарищ воентехник?.. Как вы?.. Как вы?..
Кушелев повторял только эти два слова, а закончить фразу не мог.
Соколов поднялся на ноги. С маскхалата
— В сторону отойди! Дальше от проруби! — кричал проводник.
Соколов попятился. Зубы его застучали. Однако он сделал над собой усилие и сказал преувеличенно спокойно, даже с иронией:
— Вот черт неуклюжий! — И попрекнул проводника: — А ты говоришь: лед ничего, крепкий!..
— Крепость льда тут ни при чем! — ответил тот. — Это наш брат рыбак подложил тебе свинью, командир. Утром рыбу кто-то здесь ловил, лунок напробивал, а ты и нырнул в одну из них.
— Ну как вы?.. Как вам?.. — твердил свое Кушелев.
— Спасибо тебе, друг, за выручку, — растроганно сказал ему Соколов.
— А ну разувайся давай, — не допускающим возражения тоном сказал проводник, раздирая надвое свой широченный и длинный нашейный вязаный шарф. — Попроворнее, попроворнее, — торопил он, — а то без ног останешься.
Соколов присел на лед, раздвинул вымокшие и начинавшие уже задубевать на морозе полы шинели. Кушелев с поразительной быстротой сдернул сапоги, вылил из них воду, отжал портянки. Весь процесс переобувания занял несколько минут.
— Пошли! — сказал Соколов уже командным голосом.
Он сделал два-три неуверенных шага непослушными, одеревеневшими ногами, до боли сжимая зубы, чтобы не стучали от озноба, и вдруг почувствовал, что на плечи свалилось что-то тяжелое. Это проводник накинул на него свой тулуп, сам оставшись в одном ватнике.
— Не к чему! — заупрямился Соколов, передернув плечами. — Заберите обратно.
— Очень даже к чему, согреться после купания надо, — назидательно, совсем как малому ребенку, внушал старик. — Согреешься — заберу.
— Спасибо, отец, — сказал Соколов, и голос его дрогнул, то ли от озноба, то ли от избытка добрых чувств.
«Не заболеть бы, — с опаской подумал он, стараясь шагать быстрее. — Не превратиться бы из командира в обузу для экспедиции».
На ходу он все время прислушивался к самому себе и вскоре почувствовал, что озноб проходит. Вновь возникло ощущение боли в ступнях. Теперь эта боль даже обрадовала его. «Значит, ноги не отморожены!» — заключил он.
…И вот они достигли конца майны. Обошли ее. На противоположной стороне лед был тоже достаточно крепким.
От того места, где распрощались с Бруком, их отделяли теперь по меньшей мере пять километров. Соколов посмотрел на часы. Было четверть второго. Оставался шанс вернуться к экспедиции засветло. И они заторопились в обратный путь.
Преодолеть его удалось за час и двадцать минут.
Ровно в четыре расстались с Дмитриевым. Он вместе с группой бойцов понес в Осиновец очередное донесение. А Соколов и остальные двинулись в повторный обход майны.
Уже смеркалось, когда они обошли ее и опять взяли направление на северо-восток, к острову Зеленец. В темноте движение замедлялось, да и очень устали все.