Блокадные будни одного района Ленинграда
Шрифт:
Двери нам эта женщина не открывает. Тогда я прошу управхоза пойти за милиционером. Управхоз побежал. Через полчаса женщина открыла дверь. <…>
Посмотрел в стол – ничего нет. На оттоманке лежит страшное грязное белье. Я не стал раскрывать и смотреть. <…>
В это время приходят милиционер и управхоз. Я предложил открыть оттоманку. Открыли. Смотрим – лежит человек. Затем открыли буфет – там один ребенок головою в одну сторону лежит, другой – в обратную. Милиционер сразу забрал эту женщину, арестовали ее, вместе с ней была арестована и ее дочка» [522] .
522
ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 10. Д. 340. Л. 7 об., 8 об.-9. ЦГА СПб. Ф. 4900. Оп. 1. Д. 67. Л. 201.
Как
Прошло более полугода, и, судя по решениям Ленинского райисполкома от 9 января и 2 февраля 1943 г., положение с сохранностью имущества не претерпело никаких кардинальных изменений. «До сих пор не закончено составление описей на имущество мобилизованных», «периодическая проверка фактического наличия имущества по району не проводится», некоторые работники домохозяйств «произвольно заселяют» бронированную жилплощадь, сами пользуются имуществом мобилизованных или временно предоставляют это имущество «родственникам и населению» [523] .
523
ЦГА СПб. Ф. 4900. Оп. 1. Д. 86. Л. 4, 80.
«В ряде домов управхозы не обеспечили даже закрытия свободных квартир, которые во многих случаях остаются открытыми, представляя тем самым возможность для проникновения в них посторонних лиц. Особенно много открытых квартир в домах № 156 по Обводному» и № 6 по Бумажной улице (22 апреля 1943 г.) [524] .
«Я посещал квартиру управдома, я приходил к ее сыну <…> Их квартира была, как музей: картины в дорогих рамах, бронза и т. п. К тому же эта квартира из коммунальной стала отдельной за счет умерших соседей» [525] .
524
Там же. Л. 123.
525
Шмелев О. Память блокадного мальчишки. С. 40.
«Где-то в феврале [1942 г.] разнесся слух, что будут отоваривать крупу. С вечера у магазина выстроилась длинная очередь. Я и мать по очереди менялись через час-полтора. В 8 утра я пошел заменить мать, обычно мы шли к магазину наискосок через небольшое поле. Тут как раз из соседнего подъезда выскочила девушка лет 1617, одетая в красивую дубленку, отороченную белым мехом, и пошла вдоль домов. Я увязался за ней, считая, что за ее спиной будет не так холодно, но просчитался. Она бежала довольно быстро, а у меня суставы в коленях скрипели, как дверные петли, и было больно бежать. Девушка скрылась за соседним 2-этажным домом. В это время за домом ударил артиллерийский снаряд, над крышей дома взлетели красные стрелы. Я уже знал, что в одно и то же место снаряд не попадет, и продолжал путь. Я подошел к лежащей на снегу девушке, она лежала на спине, правая ее нога была отброшена на 90 градусов, по снегу расплывалось темное пятно. Я побежал дальше и рассказал все матери, но она сказала, что девушку не спасти, и пошла обычной дорогой домой. Через полтора часа меня сменила мать, и я пошел тем же путем обратно. Уже рассветало. Я издалека увидел ее труп, но когда я подошел вплотную, волосы на моей голове подняли шапку от ужаса и страха. Девушка уже лежала на животе, шубка ее была забрана выше головы, а вместо ягодиц торчали бело-розовые суставы, с ягодиц и оставшейся ноги было срезано все мясо. Я понял, почему детям запрещается в темное время выходить на улицу» [526] .
526
Романюк Евгений Петрович. Воспоминания о блокаде Ленинграда, зима 1941-42 гг. // Мы помним… С. 13–14.
«Разве можно забыть, как утром пробирались сквозь снежные заносы, чтобы получить в булочной свой кусочек хлебушка. Ты встречал жуткую картину: улице на саночках везли мертвых, кому-то не повезло дойти, и он сидел замерзший на снегу, мертвый» [527] .
По документу, 8 января 1942 г. в магазине № 53 Ленинского райпищеторга (Лифляндская ул., 18), был «разграблен хлебный отдел и похищен
527
Райская Тамара Кузьминична // Там же С. 38.
528
Докладная записка начальника Управления продторгами Ленинграда П.С. Попкову о случаях разграбления продовольственных магазинов, 15 января 1942 г. (Ленинград в осаде: Сб. С. 419).
Угол набережной Обводного канала и Лифляндской улицы. Фото автора, 2015 г.
Этот магазин упоминается в воспоминаниях З.Н. Кузнецовой.
Февраль 1942 г. «Ходила на угол Обводного канала в булочную, где давали дня за три вперед. Иду, а вокруг трупы лежат во всех видах. Убитые снарядами и бомбами, умершие, зашитые и незашитые. У сада 1-го Мая, ныне 30-летия Комсомола. Трамвайное кольцо, и застывшие трамваи стоят, сидят там люди застывшие, мертвые. Идешь обратно, а некоторые трупы уже обрезаны. Всюду трупы. Везут на санях и фанерах» [529] .
529
Зинаида Кузнецова. Воспоминания. С. 27.
В феврале 2015 г. я спросил Зинаиду Николаевну по поводу этого отрывка из ее воспоминаний, что означает «обрезаны», ведь в нескольких опубликованных воспоминаниях жителей блокадного Ленинграда приводятся факты, что некоторые прохожие, видя, что человек на улице уже умирает, старались снять с него обувь и верхнюю одежду; если же труп уже закостенел на морозе и снять, например, валенки не удавалось, отрубали у трупа нижние конечности. «Нет, отрезали мягкие части тела», – ответила она.
«Когда я простаивала у магазина в ожидании того, что выдадут продукты, часто ночью, чтобы не пропустить выдачу, со мной часто стояла женщина. Она меня уговаривала пойти к ней. <…> После, в конце войны, эту женщину арестовали. Она ела детей.
Рядом с нами жили соседи. Большая семья. Три дочери, сын ремесленник, двое сыновей 9-10 лет, отец и мать. Так вот они часто приходили к нам и сидели в разных углах, а глаза так и горят. Они смотрели на бабушку, когда она была жива. Бабушка была крупная и невыболевшая. А ночью у них что-то шипело, жарилось. Часто что-то грохало. Я думала, они дрова откуда-то приносят, а они покойников приносили и варили. Бабушка стучала им в стену, кричала: Что вы делаете, люди воюют, а вы едите людей“. Они съели своего младшего сына, а старшего заморили, съедая его паек. Их арестовали в конце войны, кто-то из них проговорился» [530] .
530
Там же. Воспоминания. С. 30.
«До сих пор отчетливо помню: подвода, всегда одна и та же, везет по улице Калинина трупы. С нее, нагруженной, свесился до пояса труп женщины, руки раскинуты, и волосы – длинные, длинные, черные как смоль – тянутся по снегу мостовой…
Соседские ребята собирали за этой лошадью ее помет, сушили его, потом их мать все нам предлагала: „Попробуйте, это как сухари. У-кусно, у-кусно“. Они ели, мы отказывались» (З.П. Кузнецова, 2015 г.).
«Папа работал на фабрике Белы Куна [531] <…>. Однажды после ночной смены он не пришел домой. Мама заволновалась, послала сестру узнать, что случилось. Зима в том году была очень холодной. Папа шел домой, у него не было сил, он упал в снег и уже замерзал. Сестра с помощью мужчины привела его домой [532] . На следующий день, 1 декабря, его не стало. Последними словами его были: „Мать, я умираю. Выкупи на мою карточку хлеб, накорми дочек“.
531
Это имя суконная фабрика на набережной Екатерингофки носила до 1937 г., когда организатор и вдохновитель красного террора в Крыму (1920 г.) Бела Кун исчез в подвалах Лубянки.
532
На Курляндскую улицу.