Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход
Шрифт:
— Сдаюсь. Может, этот снимок оказался внезапной удачей. Другая его сестра — моя бывшая клиентка — говорила, что он любил делать внезапные снимки. Чем внезапней, тем лучше. Не погибни он, вам пришлось бы взять его за вмешательство в личную жизнь.
— За убийство, — равнодушно уточнил Френч.
— Вот как?
— Мэглешен нашел ту пешню. Только не сказал при тебе.
— Одной пешни мало.
— Он раскопал еще кое-что, но это пустяки. Клозен и Неуловимый Марстон отбывали срок. Квеста нет в живых. У него респектабельная семья.
— Благородно с вашей стороны. А как со Стилгрейвом?
— Меня это не касается. — Он стал подниматься. — Долго ли длится расследование, когда гангстер получает свое?
— Пока о нем пишут в газетах, — сказал я. — Но тут стоит вопрос об установлении личности.
— Нет.
Я уставился на Френча.
— Как это нет?
— А так. Мы знаем наверняка. — Френч уже был на ногах. Пригладил волосы, поправил галстук, надел шляпу и негромко проговорил одной стороной рта:
— Строго между нами — мы всегда знали это наверняка. Только у нас не было ни единой улики.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Болтать об этом не буду. А как насчет пистолетов?
Френч опустил взгляд на стол. Потом медленно поднял голову и глянул мне в глаза.
— Оба принадлежали Стилгрейву. Более того, у него было разрешение на ношение оружия. Полученное в другом округе. Не спрашивай, почему. Из одного пистолета… — он сделал паузу и уставился на стену поверх моей головы, — был убит Квест. И Стейн, кстати, из того же.
— Какой это пистолет?
Френч слабо улыбнулся.
— Будет черт знает что, если эксперт их перепутал, а мы об этом не узнали.
Он ждал, не скажу ли я еще чего-нибудь. Но мне говорить было нечего. Он помахал рукой.
— Ну ладно, пока. Не обижайся, но я надеюсь, что прокурор сдерет с тебя шкуру, причем узкими длинными полосками.
Потом он повернулся и вышел.
Я тоже мог бы уйти, однако сидел и глядел на стену, словно разучился вставать. Вскоре дверь отворилась, и вошла оранжевая красотка. Отперла свою конторку, сняла со своих невероятных волос шляпу, повесила на голый крючок в голой стене жакет, открыла ближайшее к себе окно, сняла с машинки чехол и вставила в нее лист бумаги. Потом поглядела на меня.
— Кого-нибудь ждете?
— Я снял тут жилье и провел в нем всю ночь.
Она присмотрелась ко мне.
— Вы были здесь вчера днем. Я помню.
Повернулась к машинке, и пальцы ее заплясали по клавишам. Из раскрытого окна за ее спиной доносилось рычание въезжающих на стоянку машин. Небо было ясное, почти без смога. День обещал быть жарким.
На конторке оранжевой красотки зазвонил телефон. Она что-то неслышно проговорила в трубку и снова посмотрела на меня.
— Мистер Эндикотт у себя в кабинете. Знаете, как туда пройти?
— Я когда-то работал там. Еще до Эндикотта. Меня уволили.
Она посмотрела
— Двиньте ему по роже мокрой перчаткой.
Я подошел к ней поближе и взглянул на ее оранжевые волосы. Многие из них были у корней седыми.
— Кто это сказал?
— Стена. Она говорит. Это голоса мертвецов, проходивших сквозь нее в ад.
Я тихо вышел и бесшумно затворил за собой дверь.
Глава 32
Входишь в двойные двери. За дверями комбинация частной телефонной станции со столом справок, где сидит одна из тех женщин неопределенного возраста, каких видишь в муниципальных учреждениях по всему миру. Они никогда не были молодыми и никогда не будут старыми. У них нет ни красоты, ни обаяния, ни шика. Им не нужно никому нравиться. Они надежны и корректны, хотя и не вполне учтивы, умны и эрудированы, хотя ничем, в сущности, не интересуются. Они представляют собой то, во что превращаются люди, меняющие жизнь на существование и честолюбие на обеспеченность.
За этим столом по одной стороне очень длинного коридора тянется ряд застекленных комнатушек. Другая сторона — это зал ожидания, представляющий собой ряд жестких стульев, обращенных «лицом» к комнатушкам.
Примерно половина стульев была занята. Судя по лицам сидящих, они ждали долго и полагали, что придется ждать еще дольше. Большинство из них было одето в старье. Один был привезен из тюрьмы в хлопчатобумажном костюме и находился при охраннике. Бледнолицый парнишка, крепко сложенный, но с пустым взглядом.
На двери в конце коридора было написано: «СЕВЕЛ ЭНДИКОТТ, ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР». Постучав, я вошел в просторную, полную воздуха угловую комнату.
Вполне уютную, со старомодными, обитыми кожей креслами, с портретами бывших прокуроров и губернаторов на стенах. Ветерок развевал тюлевые занавески на четырех окнах. Вентилятор на высокой полке негромко жужжал, медленно описывая дугу.
Севел Эндикотт сидел за темным столом и смотрел, как я приближаюсь.
Указал на стул напротив. Я сел. Прокурор был высоким, худощавым, смуглым, с непричесанными волосами и длинными пальцами.
— Вы Марлоу? — спросил он. В его голосе слышался легкий южный акцент.
Я решил, что отвечать не обязательно. И молча ждал.
— Вы попали в скверное положение, Марлоу. Дело ваше плохо. Вы скрывали важные для расследования убийства улики. Это — препятствие отправлению правосудия. Вас могут за это посадить.
— Какие улики? — спросил я.
Эндикотт взял со стола фотографию и хмуро воззрился на нее. Я глянул на двух других посетителей, находившихся в комнате. Одной была Мэвис Уэлд. В темных очках с широкой белой оправой. Глаз ее не было видно, но, должно быть, она смотрела на меня. Без улыбки. И сидела совершенно неподвижно.