Блуд на крови. Книга первая
Шрифт:
Пришел домой, с удовольствием вспомнил: «Как я ловко ее замочил! Молодец, Колька! И не забыл с пальца колечко золотое стянуть. Представляю, как вытаращатся железнодорожники, когда корзину откроют. От страха обосрутся, дураки!»
И он нервно захохотал.
НАСЛЕДСТВО УБИТОЙ
Утром следующего дня — 3 июля Викторов направился в боковой коридорчик, где в маленькой двухкомнатной квартирке у него жили 25-летняя разбитная девица Тамара и Настя, чей
Он постучал в дверь, услышал за ними шлепанье по паркету босых ног и заспанный голос Тамары:
— Кто тута?
— Это я, Викторов.
За дверями раздалось шушуканье. До него донеслось два голоса: «Это наш хозяин. Чего-то нужно». — «Черт с ним, открой. Я ухожу уже».
Дверь приоткрылась. Из нее вышел почтенного вида мужчина: бородка клинышком, золотое пенсне.
Тамара голой встречала хозяина.
Он хлопнул ее ладонью:
— Ну ты, жопастая! Мужики об тебе небось потом всю жизнь вспоминают с восторгом чувств?
— Пусть их, а я только о вас помню, какой вы благодетель.
— Ишь, на язык скорая! Выпить есть чего?
Тамара полезла в шкаф, достала початую бутылку дорогого вина. Налила граненый стакан до самого верха.
Викторов опрокинул его в рот, крякнул:
— Хорошо винцо! Ну, ложись, погрей меня, — и он захихикал, показав мелкие гнилые зубы.
Он сбросил с себя брюки, обнажив кривые волосатые ноги.
— Ай-яй-яй! — игриво рассмеялась Тамара. — Хозяина опять потянуло на сладенькое. А если Настена узнает? Вот расскажу ей, что тогда будет?
— Не дури, не говори под руку глупостев. Настена домой к матери уехала в Углич. Мать у ней помирает совсем. Надо за больной ухаживать. Просила меня все ее вещи забрать из номера и положить ко мне.
Тамара удивленно покрутила головой:
— Странно как-то, уехала, мне не сказала! — Помолчала, тряхнула кудряшками: — Да и то, последнее время она все жаловалась: «Надоело это все! Плюну на столичную жизнь, домой уеду. Одна гнусность, а денег остается почти ничего». Правду говорила.
Взъярился Викторов:
— Ах вы курвы! Ликеры за чужой счет хлещете, в шелковых платьях щеголяете — и еще гнусностью ругаетесь! Обнаглели вы, девки, малость.
— Это не я, — извиняющимся тоном сказала Тамара. — Это Настена так говорит.
— Ну да ладно, повернись-ка…
Через полчаса, собрав носильные вещи Насти, Викторов прямиком отправился на Домниковку. Там он заложил их в ломбарде.
На вырученные деньги играл вечером на ипподроме и выиграл восемь рублей, которые тут же пропил.
Ночью приснилась Настя. Она была одета во все белое. Подойдя к Викторову, она взяла его за руку и ласково произнесла тихим голосом: «А я уведу тебя, ты все равно пойдешь за мной!»
Дико заорав, он проснулся. После этого ворочался до самого рассвета, никак не мог уснуть.
С этого началось:
После службы легчало на день-два, а потом она вновь к нему являлась и звала к себе.
Викторов постель осенял крестным знамением, кропил святой водой, принесенной из церкви, — все было тщетно.
ВОЛЧИЙ ВОЙ
Жизнь внешне текла прежним руслом: Викторов доглядывал за меблированными комнатами, где ремонт близился к концу, работал на ипподроме и играл на бегах. История с «уехавшей в Углич» Настей стала если не забываться, то немного уходить на второй план.
Листал Викторов как-то газету, хотел программу скачек посмотреть. Вдруг словно обожгло, заголовок в глаза бросился: «Страшная находка в Брест-Литовске». Заколотилось сердце, поплыло все перед глазами. И впервые резанула мысль: «Что я наделал? Ведь теперь меня веревка ждет». Не понимая толком, что он делает, поплелся в угловую комнату, где жили сыщики Русаковы. Те были дома.
— Читали, — спрашивает Викторов, — про находку в Брест-Литовске?
— Нет, а что такое?
— Да вот труп девушки какой-то нашли в багаже.
— Нет, об этом мы еще не слыхали. Викторов покачал головой:
— Страшные времена наступили! Русаковы охотно согласились:
— Всяких мерзавцев нынче развелось много! Вечером Викторов опять встретил постояльцев-сыщиков.
— Как там, преступника обнаружили? Отвечают сыщики:
— Пока не нашли, но за дело сам начальник сыска Эффенбах принялся. Преступники не все метки с белья спороли, которым дно корзины застлали.
— Что на метках? — спрашивает Викторов, и голос у него дрожит.
— Инициалы «А. Н.». Багаж, вы читали, из Москвы отправили 2 июля. Нам Эффенбах поручил, мы сегодня допрашивали весовщика на Смоленском вокзале. Он вспомнил приметы сдававшего: маленький, говорит, щуплый и невзрачный, судя по красной морде, пьет сильно, да и голос у него сиплый. Адрес дал, конечно, фальшивый. Эффенбах думает, судя по «бедной роскоши» белья, что убитая была проституткой. Если это так и девица зарегистрирована в полиции, то по инициалам найти ее — дело плевое. Викторов выдавил:
— Да, с этими девицами — одна морока… И все-таки: найдут убийцу или нет?
— Он назвал, конечно, выдуманные фамилии, но обе начинаются с буквы В. От волнения, возможно, произнес первые буквы своей фамилии. Да еще в посылку засунул зачем-то небольшую гладильную плаху, которой обычно пользуются по гостиницам и меблированным комнатам. Наследил, одним словом.
У Викторова бешено колотилось сердце, крутились в голове тревожные мысли: «Сыщики издеваются надо мною? Они ведь все мои приметы назвали, даже о меблированных комнатах смекнули! Сейчас арестуют?»